Левашовское мемориальное кладбище

Страницы истории

Хотелось бы всех поименно назвать…
Анна Ахматова

Уголок лесной тишины, ограждённый высоким забором с колючей проволокой поверху. Ухоженные дорожки. Редкий звук колокола. «Могилки», устроенные посетителями совсем не так, как на обычных кладбищах: на деревьях – портреты расстрелянных; на земле – выложенные шишками или камушками холмики... Ни о ком нельзя сказать точно, что он погребён именно здесь.

История тайного могильника НКВД–НКГБ–МГБ, расположенного неподалёку от посёлка Левашово, началась в 1937-м – в год 20-летнего юбилея Октябрьского переворота и органов ВЧК–ОГПУ–НКВД, год объявленных свободных выборов в Верховный Совет СССР по новой, Сталинской конституции.

Вторая пятилетка развития народного хозяйства (1933–1937) должна была завершиться «окончательной ликвидацией капиталистических элементов» и провозглашением победы социализма «в основном». Предстояло избавиться от всех неблагонадёжных.

2 июля 1937 года сталинское Политбюро ЦК ВКП(б) рассмотрело вопрос «Об антисоветских элементах» и предложило в пятидневный срок «представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».

31 июля Политбюро утвердило соответствующий секретный оперативный приказ наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов». Каждая республика, край и область получили план на «подлежащих репрессии»: «по первой категории» – к расстрелу и «по второй категории» – к заключению в лагеря и тюрьмы сроком от 8 до 10 лет.

На Европейской части СССР операцию начинали 5 августа, в Средней Азии – 10 августа, в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке – 15 августа, чтобы завершить через 4 месяца, ко дню Сталинской конституции и выборам в Верховный Совет СССР.*

31 июля 1937 года начальник Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области Л. М. Заковский получил из Москвы экземпляр приказа № 00447. Согласно плану, утверждённому для области, «тройка» в составе начальника УНКВД, прокурора области и второго секретаря обкома ВКП(б) должна была, начиная с 5 августа, приговорить к расстрелу 4 000 человек, а к заключению в лагеря и тюрьмы – 10 000 человек. К приказу прилагались образцы следственного дела, протокола «тройки» и шифртелеграммы (отчитываться перед Москвой надлежало на следующий день после окончания каждой пятидневки). Следствие объявлялось ускоренным и упрощённым.

1 августа 1937 года Заковский издал приказ № 00117 по Управлению и возложил руководство операцией на своего заместителя В. Н. Гарина.**

Одновременно в стране и в области развернулась карательная операция против «шпионов и диверсантов». Так называемые «немецкий» (№ 00439), «польский» (№ 00485) и «харбинский» (№ 00593) секретные оперативные приказы НКВД предписывали составление расстрельных списков «шпионов» на местах для последующего утверждения московской «двойкой» – Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР (процедура отработана в «польском» приказе).

Был введён в действие приказ НКВД № 00486 о репрессировании «жён изменников Родины» и их детей. Отдельный план на расстрелы по Соловецкой тюрьме поступил в Ленинград в виде директивы НКВД № 59190.

В состав Ленинградской области входили тогда также территории нынешних Мурманской, Новгородской, Псковской и части Вологодской областей. Здесь и разворачивались операции Ленинградского управления НКВД (до лета 1937 года в оперативном подчинении Ленинграду находилась также Карелия).

Арестовывали состоявших на учёте в НКВД по анкетным данным: за предыдущие преследования, за политическое прошлое, за социальное происхождение, по национальному признаку... Арестовывали по агентурным донесениям секретных осведомителей и доносам обывателей. Арестовывали на основании подложных протоколов допросов. Все планы на аресты и приговоры к декабрю 1937 года были выполнены и перевыполнены. В Ленинграде и других городах области прошли показательные процессы над «врагами народа – вредителями».

31 января 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло новое постановление «Об антисоветских элементах», с утверждением «дополнительного количества подлежащих репрессии». План для Ленинградской области составил по 1-й категории 3 000 человек, а по 2-й категории – 1 000 человек. Завершить операцию следовало не позднее 15 марта 1938 года. Одновременно Политбюро приняло постановление о продлении репрессий по «национальным линиям». Завершить «разгром шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, иранцев, харбинцев, китайцев и румын», а также «погромить кадры болгар и македонцев» предлагалось до 15 апреля 1938 года.***

Но после марта и апреля обе карательные операции продолжились.

Всего, согласно исследованиям, в 1937 году в Ленинграде расстреляны 19 370, а в 1938 году – 21 536 граждан. Более сорока тысяч человек за полтора года. Среди них – известные учёные: японисты Н. А. Невский и Д. П. Жуков, византинист В. Н. Бенешевич, физик-теоретик М. П. Бронштейн, поэты Николай Олейников и Борис Корнилов, фотограф Виктор Булла, хирург Эрик Гессе.

Рабочие и крестьяне, учителя и студенты, врачи, военные, железнодорожники, директора заводов и дворники... Все были зачислены во «враги народа».

Подозрение вызвали верующие всех конфессий, особенно священники, монашествующие, члены церковных советов. В отчёте перед Москвой за 1937 год В. Н. Гарин привёл такие цифры: «Особой тройкой УНКВД ЛО осуждено духовенства – по 1-й категории 869 человек, по 2-й категории 962 человека; церковных активистов – по 1-й категории 320 человек, по 2-й категории 246 человек». Среди расстрелянных в Ленинграде православные священники Фёдор Кедров, Фёдор Окунев, Владимир Пылаев, составитель «Святоотеческой энциклопедии» Владимир Новочадов, католические священники Ян Ворслав и Игорь Акулов (иеромонах Епифаний), раввин Хонон Эпштейн, ламы Цырен Абидуев и Жан Цыбиков, лютеранские пасторы Фердинанд Бодунген и Пётр Бракс.****

Приказ НКВД СССР № 00447 и приказ УНКВД ЛО № 00117 требовали «обязательного полного сохранения в тайне времени и места приведения приговора в исполнение». Утверждённая Заковским специальная инструкция о порядке расстрела не найдена (не обнародована).

Из предписаний на расстрел и конвойных документов следует, что приговорённых к расстрелу жителей области доставляли в Ленинград на Нижегородскую улицу, 39, в Отделение тюрьмы ГУГБ (ОДПЗ, отделение Дома предварительного заключения, ныне изолятор на улице Академика Лебедева). Туда же переводили перед расстрелом заключённых из тюрьмы ГУГБ (ДПЗ) на улице Воинова (Шпалерной) и 1-й следственной тюрьмы («Кресты») на Арсенальной набережной. Значит, массовые казни совершались именно в тюрьме на Нижегородской, вместительной и с удобными подъездными путями. Приговоры приводили в исполнение сотрудники комендатуры УНКВД ЛО во главе с комендантом А. Р. Поликарповым. Приговоры внесудебных органов не объявляли. Говорили, что переводят в другое место, ведут на профосмотр или медосмотр. Отбирали личные вещи и сбрасывали в общую кучу. Связывали за спиной руки. Сверяли «установочные данные» (фамилию, имя, отчество, год и место рождения и пр.). Прокурорского и медицинского наблюдения за казнью не было. Расстрел как высшая мера наказания в 1937–1938 годах не всегда означал расстрел на практике. В разных городах, в зависимости от местных обстоятельств, применялись удушение, утопление, оглушение дубинами по голове, доставка к месту казни в фургонах с выхлопными газами или в грузовиках, крытых брезентом поверх штабеля заключённых с кляпами во рту, и даже, как выяснила в годы реабилитации Комиссия Президиума ЦК КПСС, зарубание топорами. Известно, что ленинградские чекисты стреляли, а также применяли в расстрельных операциях деревянные дубины.

Даты расстрела, указанные в актах о приведении приговоров в исполнение, являются отчётными, но далеко не всегда верными.

Расстреливать полагалось немедленно после приговора, но разве можно в течение суток доставить приговорённых из Мурманской, Псковской и других областных тюрем? Поэтому отчитывались положенной датой, а по мере доставки ставили «галочки» в предписаниях на расстрел и «достреливали».

Подтверждены  десятки  случаев,  когда  перед  расстрелом  заключённых «оставляли» – для дополнительных допросов, для уточнения расхождений в «установочных данных». «Оставленных» расстреливали по служебным запискам спустя несколько дней, недель или месяцев после официальной даты расстрела.

В акте о расстреле писателя Сергея Колбасьева указана дата 30 октября 1937 года. Однако его выдали коменданту для перевода в Отделение тюрьмы ГУГБ (ОДПЗ) 21 января 1938 года. Видимо, в ночь на 22 января писатель расстрелян на Нижегородской, 39. Почти через три месяца после официального расстрела. Правда в том, что его видел сокамерник в декабре 1937 года. Легенда – что его встречали потом в лагере на Таймыре.*****

С другой стороны, во множестве случаев после приговора выяснялось, что заключённый давно умер в тюрьме от болезни или побоев.

Не удивительны рассказы о том, что кого-то из расстрелянных встречали после расстрела, ведь официально они считались выбывшими на 10 лет «в дальние лагеря без права переписки». Те, кто пережил исчезновение своих родных и друзей, всё ещё надеялись увидеть их живыми. Начиная со второй половины 50-х годов, семьи расстрелянных получали от государства порой по два – три лживых свидетельства о смерти на одного и того же человека, с указанием разных дат и причин смерти. Даты обычно разбрасывались на время войны.

Расстреливали и в других городах Ленинградской области (Новгороде, Боровичах, Пскове, Лодейном Поле, Мурманске, Белозерске; места погребений расстрелянных не найдены), и в лагерях.

1111 заключённых Соловецкой тюрьмы расстреляли в октябре – ноябре 1937 года в урочище Сандармох близ Медвежьегорска («для выполнения специального поручения» выезжал зам. начальника Адмхозуправления Ленинградского НКВД М. Р. Матвеев), 200 человек расстреляли в феврале 1938 года в Соловках (расстрелом руководил зам. начальника тюремного отдела ГУГБ НКВД СССР Н. И. Антонов-Грицюк). До недавнего времени мы думали, что заключённые этапа, в котором находился о. Павел Флоренский (504 человека), расстреляны в декабре 1937 года в Ленинграде. Однако можно предположить их расстрел в районе Лодейного Поля, куда в это время выезжал «для выполнения специального поручения» П. Д. Шалыгин, помощник коменданта Поликарпова.******

В ноябре 1938 года карательная кампания внезапно завершилась. Ежова и часть центрального аппарата НКВД заменили. Ленинградский начальник М. И. Литвин застрелился, ряд исполнителей арестовали. В Ленинграде не успели расстрелять около тысячи приговорённых к высшей мере наказания. В протоколах Особой тройки УНКВД ЛО напротив их фамилий поставили штампик: «Приговор в исполнение не приведён. Дело направлено по подсудности». Их, конечно, постарались осудить. Но появился, пусть и не в полной мере, прокурорский надзор над следствием. Кто-то вышел на свободу через полтора – два года после ареста, так и не узнав о своём расстрельном приговоре и дав подписку о неразглашении. Другие погибли в тюрьме. Третьи были осуждены к лагерям, немногие из них выжили и добились реабилитации.

Из показаний выживших и результатов прокурорского расследования можно понять, что арестованные являлись просто единицами выполнения плана. Следствие не было в точном смысле слова следствием. Дела не были делами. Казнь – казнью.

Людей пытали во время следствия и после приговора. Угрожали судьбами детей, жён и мужей. Принуждали подписывать протоколы допросов не читая. Обманывали обещанием гласного суда.

Казни в 1937–1938 годах по приговорам Особой тройки УНКВД ЛО, Комиссии НКВД и Прокуратуры СССР, военных трибуналов, Военной коллегии Верховного суда СССР, Спецколлегии Леноблсуда и линейных судов несравнимы по масштабу с казнями предыдущих лет Советской власти.

Мы по-прежнему мало знаем о местах расстрелов и массовых погребений.

Судя по находкам, раскопкам и сохранившимся свидетельствам, местами расстрелов и погребений расстрелянных и умерших в тюрьмах в Петрограде– Ленинграде служили в предыдущие годы Советской власти Петропавловская крепость, различные участки Ржевского артиллерийского полигона (берега реки Лубья у посёлков Старое Ковалёво и Бернгардовка, урочище Койранкангас у посёлка Токсово и другие места) и городские кладбища: Памяти жертв 9 Января, Богословское, Северное.

Видимо, ещё до начала массовых операций Большого сталинского террора было понятно, что для погребения небывалого количества казнённых потребуется новый спецмогильник. Для этой цели в 1937 году стал использоваться обнесённый глухим забором и строго охранявшийся участок Парголовской дачи Парголовского лесхоза близ посёлка Левашово. В феврале 1938 года участок был окончательно передан Управлению НКВД.

Старожил соседней деревни Новосёлки А. Н. Волчёнков вспоминал, что лесок был богатый. Отсюда брали ёлки на Рождество для продажи в город. Старшеклассники из Новосёлок ходили мимо леса в школу в Левашово. Собирали бруснику, играли в настоящих окопах и видели настоящий блиндаж. Через дорогу напротив был военный учебный лагерь, а ещё подальше аэродром. В сентябре 1937 года школьники пошли, как обычно, в школу. На обратном пути видят, что лес быстро огораживают. Мужики на подводах привезли доски с лесопилки из деревни Агалатово и сразу пустили в ход. Дня в три всё заколотили. С тех пор никто не знал, что происходит за забором. Приезжала зелёная машина-фургон, обычно ночью. Ворота открывались по сигнальному колокольчику, он и по сей день сохранился. Въезжать и входить в ворота и в калитку люди в штатском старались незаметно. И после войны ездили в Левашово машины. Рассказывал Волчёнков, что всегда было тихо, выстрелов не было. Только и звуков, что из-за забора мычала корова одного из охранников.

Предположительно, тела казнённых возили в Левашово с августа 1937 по 1954 год. По официальным данным, в эти годы в Ленинграде расстреляны 46 771 человек, из них 40 485 – по политическим обвинениям. Одними из последних были жертвы «Ленинградского дела». Конечно, не все расстрелянные погребены в Левашове. Кого-то по ночам по-прежнему отвозили фургонами на кладбище Памяти жертв 9 Января (там в декабре 1937 года могильщики опознали среди убитых своего священника Алексея Чужбовского).

Автобусная остановка у Левашовского мемориального кладбища называлась до 2015 года «Клуб». Когда-то на углу кладбища был знаменитый клуб авиачасти. Танцы, бильярд, кино. В августе 1962 года в клубе выступал первый космонавт Юрий Гагарин, и множество людей с восторгом слушали его рассказ о полёте в космос. Принимали Гагарина лётчики во главе с заместителем командующего авиацией округа Иваном Кожедубом. Конечно, оба героя ходили вдоль странного забора, но не могли себе представить, что за ним расстрельный могильник. Примерно в середине 1960-х годов клуб сгорел, и повредилась ближняя к нему часть забора. Как вспоминают старожилы, забор меняли постепенно, отступая внутрь по периметру и не открывая огороженное пространство.

В 1960-х годах в Ленинградском управлении госбезопасности по воспоминаниям была создана так называемая «Схема “Дачи” со сроками и количеством захоронений» (на ней условно отмечены общие места погребения 19 450 человек). Кладбище оставалось засекреченным до 1989 года и содержалось практически в первоначальном виде. Сохранились караульное здание, сараи; на земле – колеи, пробитые и накатанные автомобилями. Правда, за полвека на этом месте вырос новый высокий лес. Какие-то «с/работы», как отмечено на Схеме, были проведены в 1965 году, ремонтные работы – в 1975–1976 годах.

5 января 1989 года Политбюро ЦК КПСС приняло постановление «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30–40-х и начала 50-х годов». Теперь, спустя полвека после Большого сталинского террора, репрессированных следовало реабилитировать, а места захоронений расстрелянных привести в порядок. К весне 1989 года руководителю группы «Поиск» Ленинградского «Мемориала» В. Т. Муравскому были известны свидетельства о существовании Левашовского и нескольких иных подобных мест. Той же весной Ленинградское Управление КГБ, проведя поиск в собственном архиве и закрытых фондах других городских архивов, сообщило, что документальные данные о наличии иных мест не обнаружены.

18 июля 1989 года решением Исполкома Ленгорсовета № 544 Левашовский спецобъект госбезопасности был признан мемориальным кладбищем и вскоре, в первых же публикациях, стал упоминаться как «Левашовская пустошь».

В 1989–1990 годах для выявления границ могильных ям территория кладбища была обследована Трестом геодезических работ и инженерных изысканий и рабочей группой Всероссийского научно-исследовательского геологического института. Трестом ГРИИ была проведена съёмка местности и в нескольких местах пробурены скважины, подтвердившие предположения о захоронениях в центральной и северной частях кладбища (см. схемы работ).

Просевшие братские могилы подсыпали привозным морским песком. Границы могильных ям были обозначены колышками и бечёвкой, но ничем дополнительно не выделены. Задача раскопок, эксгумации и перезахоронения останков погибших не ставилась.

В мае 1990 года Левашовское мемориальное кладбище было передано городским властям. Той же весной 9-я архитектурная мастерская ЛенНИИпроекта во главе с А. Г. Леляковым получила задание на проектирование мемориала, включая возведение звонницы и часовни.

Ещё раньше началось общественное обустройство.

21 октября 1989 и 14 апреля 1990 года у развилки дорожек в центре кладбища отслужены первые панихиды по погибшим. Здесь был установлен памятный камень и укреплён на дереве православный крест. Родные погибших оставили на деревьях ленточки с надписями, фотографии. Вскоре появились и наземные «могилки» – металлические таблички с портретами; плиты, положенные на землю; кресты. Сотни и сотни памятников. Многие – привезённые издалека.

Левашовская пустошь становилась настоящим народным мемориалом, символическим местом памяти о соотечественниках, погибших и пропавших без вести от государственного террора.

Алексей Николаевич Волчёнков узнал, что его родственники и односельчане расстреляны в Ленинграде, а погребены совсем рядом с Новосёлками. Стал работать на Левашовском мемориальном кладбище и 7 мая 1992 года установил памятный крест-голубец.

Архитекторы, общество «Мемориал», Асссоциация жертв необоснованных репрессий и городская администрация последовательно поддерживали инициативу по установке памятных знаков.

6 июня 1993 года раздался звук колокола на звоннице. Её воздвигли работники кладбища, среди них А. Н. Волчёнков, первый директор В. М. Табачников и нынешний директор В. А. Артёменко.

30 октября 1993 года, в день торжественного открытия Русского православного и Польского католического памятников, в бывшем караульном здании была развернута небольшая экспозиция о Большом сталинском терроре, её подготовила член Ассоциации жертв необоснованных репрессий Л. А. Барташевич. С этого времени оставляют здесь записи в Книге посетителей.

В сентябре 1995 и весной 1996 года были приведены в порядок дорожки кладбища. Пожертвованием на проведение этих работ стала часть Государственной премии Лидии Чуковской за книгу «Записки об Анне Ахматовой». «Люди должны ходить по надёжным дорожкам», – сказала Лидия Корнеевна.

Коллектив архитекторов под руководством главного художника города И. Г. Уралова завершил благоустройство кладбища.

15 мая 1996 года мэр Петербурга А. А. Собчак открыл памятник «Молох тоталитаризма» у входа на кладбище.

В 2008 году силами предприятия «Ритуальные услуги» заменены забор (фрагмент предыдущего забора установлен слева от центральной дорожки кладбища), сарай-гараж и звонница.

В 2008 году инициативная группа во главе с настоятелем Князь-Владимирского собора о. Владимиром Сорокиным вновь обратились к идее строительства часовни-памятника или храма при кладбище. В 2009 году Патриарх Кирилл благословил строительство храма Всех Святых, в земле Санкт-Петербургской просиявших. В 2012–2016 Князь-Владимирский собор издал брошюру «Левашовское мемориальное кладбище» на русском, английском, немецком, французском, итальянском, финском, эстонском языках общим тиражом более 30 000 экземпляров. Собирались пожертвования на строительство. Проводились богослужения в дни памятных посещений Левашова. При соборе был создан сайт «Левашовская голгофа». Долгий путь завершился возведением храма в 2017 году.

В 2015 году Левашовское мемориальное кладбище признано объектом культурного наследия регионального значения – достопримечательным местом.

Левашовская пустошь подобна Бутову и Коммунарке под Москвой, Кáтыни под Смоленском, Медному под Тверью, Сандармоху и Красному Бору в Карелии, Дубóвке под Воронежем, Зауральной Роще под Оренбургом, Каштаку и Колпашевскому Яру в Томской области, Селифонтову под Ярославлем, Двенадцатому километру под Екатеринбургом, Быковне под Киевом, Куропатам под Минском и множеству других мест памяти о советском геноциде, найденных и ненайденных.

Анатолий Разумов