Гопаненок Николай Антонович

НИКОЛАЙ АНТОНОВИЧ ГОПАНЁНОК

Местечко Молодечно, деревня Володьки. Оттуда папа уехал в Мурманск, стал работать в Мурманске на железной дороге. Но сначала он работал начальником телеграфа в Мурманске, в посёлке Роста. Там познакомился с моей мамой. Она телеграфисткой у него работала. Мама была из Ленинграда. Они поженились, и у них родилась я. Мама его не любила.  Папа был намного старше, на 12 лет. Но так как он был начальником, то бабушка, мамина мама, уговорила маму, чтобы она вышла за него замуж.

Потом бабушка уехала обратно в Ленинград. У неё были здесь больших две комнаты на улице Скороходова. Дед мой был непутёвый мужик, оставил бабушку с шестью детьми. Бабушка не имела никакого образования, она была прачкой высокой квалификации. Умела очень красиво гладить, стирать кружева, всё. А после революции – кому нужно гладить кофточки кружевные? Бабушка занялась спекуляцией. Ходила по рынкам, смотрела где дороже, где дешевле. Сын бабушки вступил в комсомол, стал заниматься общественной работой, был очень ярый комсомолец. Его послали в Мурманск по партийной работе. Там он очень выдвинулся, он работал председателем Горисполкома Мурманска. Так бабушка и оказалась в Мурманске.

Когда папа с мамой разошлись, она забрала меня и уехала вслед за бабушкой. Мы жили в Ленинграде, я училась в школе. Отец нам присылал много денег, он там очень хорошо зарабатывал. И он приезжал, умолял маму, чтоб она вернулась. Но она так к нему и не вернулась. И больше никогда не вышла замуж.

Вдруг родственники нам прислали телеграмму: «Приезжай немедленно, забирай вещи». Мы стали думать: какие вещи? Мама поехала в Мурманск. Когда приехала, узнала, что папа арестован. Все вещи разграбили те, которые его арестовали. У него было ружьё хорошее, часы дорогие – всё разграблено было. Она пошла к следователю узнать, где папа, что с ним. Следователь говорит: «А почему вы не оформите развод? Развод можно вам за три дня оформить. Это будет лучше, иначе могут быть неприятности». А те, кто знал, сказали ей: «По статье, по которой он идёт, и тебя могут взять, а дочку твою – в детский дом». Мама вернулась из Мурманска и всё мне рассказала. И добавила: «Никогда никому не говори, что у тебя папа арестован. Говори, что он живёт в другом городе». И я никогда в жизни никому не говорила. Никто не знал. Ну, соседи, может быть, немножко догадывались, слышали что-то.

В июне 42-го года, мы уже зиму блокадную прожили самую страшную, пришли из Большого дома и хотели арестовать маму, видно. Нас не было дома. Соседи сказали: «Мы не знаем, где они». Мама говорит: «Нам надо срочно уезжать». Мне было 15 лет, а с детьми можно было быстрее уехать. Мы оформили все документы и поехали через Ладожское озеро. Сели с вещами в катер, и только выехали на середину – появились немецкие самолеты, хотели на нас бросить бомбы. Мы сидели, дрожали, в это время появились наши самолёты и отогнали немецкие. И мы благополучно переплыли через Ладожское озеро. А там уже стояли железнодорожные вагоны. На той стороне нам дали еду, сразу побольше. Кто-то говорил: «Не ешьте много, не ешьте». Несколько человек стали есть, кто-то умер тут же – оттого, что много стали есть. Ну, мы стали есть понемножку. Ночью поезд тронулся, мы поехали с мамой.

Поезд всё шёл, шёл, шёл, потом мы пересели на другой поезд, приехали в Алтайский край, Локтевский район, станция Рубцовка. Там было никак не устроиться на работу, нам сказали, что могут только послать в дальний-дальний колхоз маму счетоводом. И мама согласилась, она даже рада была, что мы будем жить так далеко: никто не будет знать. И мы прожили два с половиной года в дальнем-дальнем колхозе этом. Меняли свои вещи, мама работала счетоводом, немножечко ей там платили. Ещё война была, в ноябре вдруг стали собирать эшелон в Ленинград.

И мы вернулись в Ленинград. Стали жить с мамой вдвоём в нашей комнате. У меня было образование семилетка, я кончила курсы чертёжников-конструкторов при одном институте, лучше всех там училась, закончила на все пятёрки. И уже должна была начать работать. А работа была очень хорошая, дополнительная карточка. Вдруг меня вызывают в отдел кадров и говорят: «Тебя сокращают». Как, я лучше всех закончила курсы, на одни пятёрки, кто ж меня сокращает? А одна девочка, которая там была секретарь, всё знала, она мне сказала потихоньку: «Галя, тебя сокращают из-за твоего отца». Я очень плакала, очень мне обидно было, но никому не сказала.

Когда началась перестройка, по радио объявили (объявил заместитель главного прокурора Союза): «Кто хочет, может знакомиться с делами арестованных». Я написала письмо в Москву по этому адресу, заместителю главного прокурора. Прошло два месяца, наверное, пришло письмо, что все документы из Мурманска находятся в Ленинграде, что я имею право по такому-то телефону позвонить, договориться, приехать и прочитать его дело. И мы с мужем поехали в Большой дом. Меня пустили в кабинет, пришёл следователь, мне дали дело. Их четверо арестованных было по делу. И что-то в деле было отмечено бумажкой, закладкой. Следователь говорит: «Здесь можете читать, здесь нет». Я прочитала про отца. И узнала, что он похоронен на Левашовском кладбище.

Я ненавижу советскую власть.

Галина Николаевна Карчевская,
С.-Петербург

Диспетчер станции Мурманск Николай Антонович Гопанёнок расстрелян по так называемому Списку польских шпионов № 52. В предписании на расстрел значится 58-м из 97 приговорённых к высшей мере наказания. Все расстреляны 22 января 1938 г. и помянуты в 8-м томе «Ленинградского мартиролога». Возможное место захоронения – Левашовское мемориальное кладбище.

Воспоминания приводятся по записи, сделанной Ольгой Александровной Комаровой. – Ред.