Ежиков Николай Иванович

ЁЖИКОВЫ

Я, Андреева Лидия Александровна (урождённая Ёжикова) – дочь Ёжиковой Марии Семёновны, 1910 г. рождения, и Ёжикова Александра Ивановича, 1905 г. рождения, уроженца посёлка Стрельна Петергофского района, осуждённого Тройкой УНКВД ЛО 28 сентября 1937 г. и реабилитированного 18 апреля 1958 года за отсутствием состава преступления.

Отец до ареста работал дорожным мастером и зав. подъездными путями на заводе «Республика», мама окончила железнодорожный техникум и тоже работала на железной дороге, работа была связана с пакгаузом, какими-то грузами и, наверное, в связи с этим была сменной. Смутно помню, как мама отвозила меня в семью папиной сестры тёти Маруси, которая жила в доме прямо перед платформой Броневая, где из-за поездов я долго не могла уснуть. Семья Ёжиковых была на редкость дружной и заботливой, хотя старшие дети – тётя Катя, тётя Тоня, тётя Маруся – давно жили своими семьями и имели свои фамилии. Тётя Вера замужем не была.

Вспоминается, как отец, подбрасывая меня кверху и хохоча и радуясь, кричал: «Это ведь моя роднулька, моя дочка!», – и, конечно, я визжала от счастья.

Вспоминаются какие-то походы в лес за грибами. Отец нарочно ставил на моём пути самые яркие грибы, в том числе и поганки, и радовался моей реакции. Конечно, было много смеха. Я только сейчас начинаю осознавать, что это как раз и было счастье, хотя короткое, но счастье общения с отцом, другого, даже «временного», у меня никогда не было. Вот ещё случай: погиб птенчик, а может, цыплёнок. Как – не помню. Я очень горевала, не хотела с ним расставаться, а папа принёс какую-то коробочку, вместе мы устлали её чем-то тёплым, завернули бедного птичьего ребёнка и похоронили в палисадничке под нашим окном. Сделали холмик, обложили камешками, а потом за ручку с папой я носила туда цветы.

И последнее воспоминание о папе. Его уже не было с нами, он был «в командировке» (арестован и осуждён), мама каждый отпуск ездила к нему, а я жила тогда у бабушки в деревне. Возвращаясь от папы и приезжая за мною, мама привозила какой-нибудь подарок от него. «Мелочь» выветрилась за давностью лет, а вот костюмчик с тапочками с помпончиками стоит перед глазами. Бывает же так.

Грибы мы собирали в Псковской области, куда ездили к бабушке и дедушке Мироновым, Семёну Мироновичу и Пелагее Ивановне – маме и папе моей мамы. Их семья, состоящая из родителей и 8 детей, была раскулачена. Отобрали скот, но сослать не успели: какая-то добрая душа пробежала несколько километров от деревни Посадница Стругокрасненского района до дедова хутора Болван (это в лесу), предупредила о подводах, которые забирают людей и сейчас приедут. Дед с бабушкой пешком в возрасте почти 70 лет прошли несколько километров до финского хутора. Там их укрыли и сообщили в Ленинград дочери Федосии, которая приехала с двумя двойнятами-грудничками, один из которых не перенёс всех неблагоприятных условий и умер от крупозного воспаления лёгких. Федосия увезла родителей к себе в город, и долгое время их перевозили от одного родственника к другому.

Теперь о составе погибшей и морально и материально обиженной семьи:

Ёжиков Иван Петрович – глава семьи, церковный староста, умер в тюрьме до войны (его дед имел 3 дома, какие-то плавсуда).

Ёжиков Николай Иванович, 1888 г. рождения, расстрелян, а думали, что осуждён на 25 лет.

Ёжиков Владимир Иванович, 1895 г. рождения, был взят вместе с моим отцом, затем отпущен и через некоторое время снова арестован.

Ёжиков Александр Иванович, 1905 г. рождения, мой отец, умер в лагере.

Всеми фибрами своей души я с моими родными и близкими людьми, давно ушедшими в потусторонний мир, и, в основном, не по своей воле, а с великими муками и страданиями, с чувством безысходности и несправедливости этого мира. Они боролись долго и упорно, как, например, мой отец, который никогда не признал несуществующей вины.

Жалоба

В Президиум Верховного Совета СССР
от лишённого свободы Ежикова Ал-дра Ивановича
осужд. тр. НКВД 28 /IХ-37 г. по ст. КРА сроком 10 лет
дело 14719, содер. Коми АССР, Локчимлаг
9 отд. уч-к.

Я, Ежиков Ал-др Иванович, родился в семье крестьянина-рыбака в посёлке Стрельна Ленинградской области в 1905 году. Совместно с отцом проживал до 14-летнего возраста, после чего поступил добровольцем в ряды Красной армии, где пробыл с 1919 года по 1923.

В 17-летнем возрасте я поступил ремонтным рабочим на Мурманскую жел. дор., где проработал до 1935 года, после чего поступил на завод «Республика» (Ленинград, Правый берег р. Невы, 78) на должность завед. подъездными жел. дор. путями и дор. мастером, где проработал до 1937 г.

Честно и добросовестно проработал 14 лет на жел. дор. транспорте Кировской (Мурманской), Октябрьской и жел. дор. путях завода «Республика», в ночь со 2-го на 3-е сентября 1937 г. я был арестован органами НКВД Петергофского района Ленингр. обл. в пос. Стрельна, Пристанская ул., 13, кв. 1.

В 1929 г. по акту дарения от отца мне принадлежала квартира площадью 48 кв. м, в которой я не жил, т. к. имел квартиру по месту работы, принадл[ежащую] Октябрьской ж. д. в гор. Ленингр[аде].

Бывший в то время начальник уголовного розыска пос. Стрельна гр. Эрямкин Филипп Иванович самовольно один занял принадлежащую мне квартиру, спекулируя свободными комнатами. Приехав в Стрельнe, я предложил гр. Эрямкину уплачивать за занятую им квартиру по договору по гос. ставкам, для покрытия расходов по ремонту и гос. налогам – последний платить отказался. Таким образом, пользуясь служебным положением и связями, гр. Эрямкин не платил в течение трёх лет за занятую им квартиру, одновременно имея жильцов, вселённых им, а именно: Кузьменков Ф., Болдышев А., Горбуновы Пётр, Николай и Валентина, Лыкова А. и Конона Л. После категорических требований, т. е. с 1936 г., вышеуказанные лица стали платить за занимаемую площадь по договору, обещая в счёт трёхлетней задолженности помочь произвести ремонт квартиры, но вместо помощи в 1937 году означенные лица платить перестали и, присоединив к себе своих знакомых, стали открыто угрожать и подбирать клеветнический материал, переданный в первую очередь близкому знакомому Эрямкина, следователю Петергофского района Грибанову. Вымышленный материал и был причиной моего незаслуженного обвинения.

На следствии в Ленинградской тюрьме (Кресты), несмотря на мои доказательства, на незаконно предъявленные мне обвинения следователь не обращал внимания. Предъявлялось следующее: будто бы я совместно с двумя братьями и 5-ю жителями посёлка Стрельна проводил антисоветскую агитацию.

После категорического отказа подписать предъявляемые мне вымышленные обвинения следствие было передано военным следователям, первый из которых заставлял подписать приготовленный протокол допроса с показаниями вышеописанных свидетелей (часть которых в настоящее время находятся в заключении), применяя ко мне грубую физическую силу в присутствии одного стрелка, обещая ещё худшее в дальнейшем.

Последующие допросы вёл уже другой следователь, определённо заявляя: «Всё равно подпишешь, мы заставим, после чего предложил подписать упрощённый протокол, исключив из группы и включив свидетелями уже моих братьев, который и вынужден был подписать, в дальнейшем рассчитывая на справедливый разбор дела судебным порядком.

Прожив до 30-летнего возраста и честно работав на советских предприятиях, я не имел ни одной судимости.

А потому прошу справедливо рассмотреть моё дело, построенное на клеветническом материале заинтересованных лиц, и снять с меня незаслуженное пятно контрреволюционера.

                                                                                                                                    9 июля 1939 г.

Заявление

Начальнику Управления НКВД по Ленинградской обл. (лично)
копия прокурору по спецделам по Л. О.
от з/к Ёжикова Александра Ивановича
осужд. тройкой НКВД Л.О. по статье КРА
сроком на 10 лет с 29 августа 37 г.
содержащегося
Бел. Балт. комб. 5-е Полгинское отделение

В октябре м-це с/г я получил для прочтения копию отношения прокурора Л. О. от 16-го сентября с/г за № 1-0-9942, адресованного на Ваше имя, в котором препровождалось моё заявление в дополнение к ранее посланному по моему делу № 372706.

Воспользовавшись этим, я решил обратиться непосредственно к Вам с настоящим заявлением и просьбой о быстрейшем рассмотрении моего дела, возникшего на почве склочных клеветнических материалов, сфабрикованных со стороны свидетеля Эрямкина (быв. нач. уголов. розыска пос. Стрельна) и его компанией, с одной стороны, и всестороннего объективного расследования фактов, изложенных мною в имеющемся у Вас первом заявлении, с другой. Настоящим заявлением я хочу ещё раз напомнить вам о своем прежнем заявлении, чтобы Вы лично заинтересовались моим делом, т. к. я уверен, что с Вашей стороны последует распоряжение о тщательном проведении следствия по обстоятельствам моего дела и причины возникновения такового, после чего, я уверен, что Вы, лично ознакомившись с материалом расследования, придёте к заключению о моей невиновности и найдёте действительных виновников, умышленно создавших на меня фиктивное уголовное дело по обвинению в антисоветской агитации.

Моё дело возникло так: в ночь с 1-го на 2-е сентября 1937 года я был арестован и осуждён тройкой НКВД Л. О. сроком на 10 лет лишения свободы за к[онтр]р[еволюционную] агитацию. Мой арест и этот незаконный приговор я категорически опротестовываю в силу следующих причин. Предварительное расследование проводилось с явно преступным и обвинительным уклоном со стороны лиц проводивших расследование, а именно: следователь (фамилии его не помню) не допросил меня по существу имевшихся у него материалов, сразу же предъявил мне обвинение в антисоветской агитации на основе клеветнических заявлений со стороны т. н. «свидетелей» Эрямкина, Кузьменкова, Горбунова и др., несмотря на то, что я подробно излагал доказательства в своё оправдание, сводившееся к той квартирной склоке, о которой я писал, и что эта склока имела место в течение трёх лет, окончившаяся для меня изоляцией и заключением на 10 лет, следствие провёл формально без исследования и проверки всех материалов, послуживших поводом для моего ареста. Это одностороннее расследование прямо нарушило УПК, и поэтому эти материалы не имеют юридической силы.

Всё моё дело, в основном и по существу, как я уже излагал, возникло главным образом на почве квартирной склоки.

Кроме того, доказательством такого формального подхода ко мне является и то, что следователь заранее без моего присутствия приготовил протокол допроса и под всякими угрозами предлагал мне его подписать.

В этом протоколе было записано моё признание о моём якобы участии в какой-то неизвестной для меня антисоветской группе якобы существовавшей в пос. Стрельна. Несмотря на применение угроз и физического воздействия, я сумел доказать несостоятельность инкриминируемых обвинений в участии в антисоветской группе и от подписи этого протокола категорически отказался. Следователь вынужден был тогда изменить свою тактику и, несмотря на мои законные требования проверить поданные на меня клеветнические показания, стал прибегать к незаконным действиям по отношению меня (избиение, стойки и т. п.), добиваясь, чтобы я в конце концов признался хотя бы в каких то антисоветских разговорах, которые якобы исходили с моей стороны в присутствии упоминаемых свидетелей, абсолютно не принимая во внимание, как это требует УПК, моих заявлений о ненормальных взаимоотношениях между мной и свидетелями обвинения, о чём следователь обязан был записать в начале протокола допроса или в очной ставке, в которой мне было отказано.

Я хочу обратить ещё Ваше внимание на то, чтобы Вы при проверке этих фактов также познакомились бы с показаниями моих родных двух братьев, которые наоборот, благодаря отсутствию каких бы то ни было личных счётов, были вынуждены без всякого на то основания, но под давлением следствия, подтвердить подсказанные следствием вымышленные факты якобы о моём участии в антисоветской группе. Эти необоснованные показания моих братьев являются фиктивными, т. к. они были получены точно таким же способом, добыты как и мои. Дальнейший ход расследования по делу остальных братьев мне неизвестен, но оба они осуждены. Когда следователю не удалось получить от меня после побоев и стоек вымышленных показаний в участии в антисов. группе, то он, порвав прежде приготовленный протокол, моё дело передал другому следователю Веселову, который пошёл на «уступки», категорически предложив подписать приготовленный протокол, но в другой формулировке, исключив меня из группы, при этом заявив, что если я это не подпишу, то придется подписать ещё хуже – всё равно мы заставим, после чего я был вынужден подписать этот вымышленный протокол с признанием фактов, изложенных в показаниях лжесвидетелей Эрямкина и остальных.

Вот коротко суть моего дела.

Я убедительно прошу Вас, гр. начальник, ускорить проверку изложенных мною фактов и пересмотреть моё дело, т. к., находясь в заключении с 1937 года, я потерял своё здоровье и в данное время болею хроническим воспалением почек и малярией.

Считая себя совершенно невиновным перед Сов. властью, я надеюсь, что Вы подойдёте к разбору моего дела объективно и примете справедливое решение о прекращении дела как возникшего на почве личных и корыстных целей Эрямкина и других.

Мне неизвестно заключение по делу прокурора по спецделам Л. О., но во всяком случае я не теряю надежд на то, что и с его стороны последует такое же справедливое решение о полной реабилитации.

Для более полного освещения моих взаимоотношений с упомянутыми свидетелями Эрямкиным Ф. и др. прошу вызвать для опроса в качестве свидетелей следующих лиц в посёлке Стрельна: 1. Тарновский Пётр. 2. Горяева Мария Сергеевна. 3. Лубянский Фёдор Фёдорович. 4. Сенько Иван и Александр. 5. Гудков Александр Васильевич. 6. Миронова Наталия.

Проситель А. Ежиков.
15 Декабря 1940 года.

Судя по этим документам, у отца даже номера статьи нет, хотя его осудили на 10 лет. Отрицание всех плохих дел, что ему предъявлялись и на самом деле не совершённых им, говорит о том, что это был сильный духом и волей человек. Неоднократно он писал письма, просьбы о защите невинных, о пересмотре дела. В своей борьбе за справедливость дошёл до самых верхов тогдашней власти и всё-таки правду не нашёл и, конечно, умер не своей смертью.

Лидия Александровна Андреева (Ёжикова),
С.-Петербург

Глава семейства Иван Петрович Ёжиков был арестован в 1932 г. и осуждён на 5 лет концлагеря с заменой на высылку в Северный край.

Когда в 1937 г. началась кампания по приказу НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», все Ёжиковы были подходящими лицами для включения в план по арестам и расстрелам.

Дополнительная бытовая история и героическое упорство Александра Ивановича Ёжикова позволили ему избежать расстрела. Однако добиться пересмотра дела было практически невозможно. Через 4 года Александр Иванович умер в лагере.

Особой тройкой УНКВД ЛО 28 сентября 1937 г. по протоколу № 68 были приговорены к расстрелу жители Стрельны Николай Иванович Ёжиков, его родственник Иван Андреевич Ёжиков, а также Василий Гаврилович Бабкин, Григорий Фёдорович Сапунов, Павел Андреевич Васильев. В предписании на расстрел их номера 41–45 из 66 человек. Когда стали готовить к расстрелу, выяснилось, что Иван Андреевич Ёжиков умер в тюрьме до приговора. 65 человек считаются расстрелянными 4 октября 1937 г. и помянуты во 2-м томе «Ленинградского мартиролога». Возможное место погребения – Левашовское мемориальное кладбище.

Александр Иванович и Иван Андреевич Ёжиковы помянуты в данном томе.

Лидия Александровна Андреева умерла, выполнив долг памяти перед своими родными. Никто из них не забыт благодарными потомками.

Сыгравший тяжкую роль в деле бывший нач. Петергофского угрозыска Филипп Иванович Эрямкин впоследствии погиб на войне. – Ред.