Горчинский Петр Антонович
Горчинский Петр Антонович, 1889 г. р., уроженец г. Вильно, русский, беспартийный, директор библиотеки ЛГУ, перед арестом преподаватель русского языка в Военно-медицинской академии РККА, проживал: г. Ленинград, В. О., 9-я линия, д. 6, кв. 8. Арестован 27 сентября 1937 г. Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 21 октября 1937 г. приговорен по ст. ст. 58-6-10-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 30 октября 1937 г.
ПЁТР АНТОНОВИЧ ГОРЧИНСКИЙ
Мой папа родился в 1891 г. в Вильно в многодетной семье железнодорожника. Окончив гимназию, поступил в Петербургский университет. Здесь, в Петербурге они с мамой познакомились. Мама – немка, приехавшая из Берлина и устроившаяся в богатый дом гувернанткой. А папа в этот дом приходил к детям как репетитор. Они познакомились и поженились, когда папа учился ещё на первом курсе. Был любимым учеником профессора Шляпкина, который содействовал устройству отца после окончания учебы в Университет преподавателем. Папа преподавал филологию и являлся директором университетской библиотеки. Не помню точно, когда ему пришлось уйти из Университета. Но он продолжал преподавательскую деятельность в Путейном техникуме, в институтах: педагогическом, электротехническом, физической культуры, в Военно-технической академии. Неплохо зарабатывал.
У него было много друзей – и по Университету, и среди учёных, работающих в других организациях. Дружили семьями. Один из самых близких друзей – Владимир Фердинандович Андерег, химик, преподавал в Артиллерийском училище и в Текстильном институте. В его семье детей не было, их семейный альбом с фотографиями сохранился у меня. Андереги, как и мы, отдыхали на даче в Толмачеве, и там мы постоянно встречались. Владимир Фердинандович умер своей смертью, как и другой друг нашей семьи – филолог Юлиан Григорьевич Оксман. Им в этом повезло.
Мы близко знали семью известного историка Сергея Фёдоровича Платонова. Он был старше моих родителей, и они общались больше с его сыном – преподавателем Химико-технологического института Михаилом Сергеевичем, моим крёстным. Сергей Фёдорович был арестован и умер в тюрьме.
Профессор Университета Михаил Алексеевич Яковлев… С его арестом «задержались» – арестовали только в 1941 г. Намного раньше, ещё до ареста моего отца, расстреляли специалиста Военно-медицинской академии Мартишеню (имени не помню). Его жену сослали, а их девочку мы взяли к себе. Она жила у нас пару лет до папиного ареста. Затем её дедушка и бабушка взяли внучку к себе. (Её дедушка работал бухгалтером у знаменитого физиолога Павлова.) Кроме девочки Мартишеней, у нас в семье жил знакомый с папой еще по Университету Иван Иванович Фетисов, вернувшийся в 1935 г. с Соловков, из ссылки.
О ком ещё сказать? – Назаренко Яков Антонович… Учился в Университете, стал первым коммунистом-профессором… Еще Светов Сергей… Кажется, Модзалевский… Когда я смотрела недавно «дело» моего отца, увидела, что в него вложен список папиных знакомых, но никого из этого списка по его делу не вызывали и не репрессировали. Отец, судя по протоколам, ничего ни о ком не сказал. В «деле» три листа – на первом записи его почерком, на втором – почерк сильно изменён, на третьем – вообще «каракули»… Очевидно, отца пытали…
Дружили мы еще с Радус-Зенковичами. Григорий Николаевич был военным, расстрелян в 1938 г. Его дочь – жена брата моего отца.
Теперь самое трудное… Моего отца арестовали 27 сентября 1937 г. Был обыск. Искали даже в детской кроватке. Написали: «При обыске ничего не найдено». 1 октября маме позвонил следователь, ведущий дело отца. Он спросил, как прошли мои именины, обещал пропуск и сказал, чтобы мама принесла передачу. Но, когда мама пришла, никакого пропуска не было. А решение о расстреле отца, как выяснилось позже, уже было.
Но мы всё равно ждали папу до 19 ноября. В этот день, 19 ноября, пришли за мамой. Маму арестовали два очень грубых следователя. Опечатали папин кабинет и мою комнату. Я оказалась в проходной комнате, которая отапливалась крайне скудно, так как печки были в опечатанных комнатах. Мама умоляла, чтобы сказали мне, куда её повезут. Но они засмеялись, сказав, «надо будет – найдет». Я цеплялась за маму, они меня оторвали, я покатилась по полу. На следующий день я в школу не пошла, а простояла в очереди на Литейном к прокурору. Мне сказали то же самое, что и маме, но в очереди я узнала, что «жён сажают в женские Кресты». Там и оказалась моя мама. Но чтобы передать передачу, надо было полтора суток простоять в очереди, устраивали переклички, желающих было намного больше, чем принимали передач.
Меня все боялись, даже родная тётя. Весной была конфискация вещей. Представитель райсовета потихоньку говорил мне, что меня грабят. Про рукописи сказали, что сожгли, т. к. это приказ. В нашу квартиру въехал Петров Л. с женой и сыном, он проводил конфискации. Я видела у него наши вещи. Я его очень боялась, он запретил мне менять мою комнату. Когда напивался, вёл себя безобразно. Кричал, что я вражеское отродье.
Летом мою маму выслали в Казахстан. В 1938 г., узнав, что мама находится в Казахстане, я поехала к ней, но очень скоро пришлось вернуться, так как у меня в моё отсутствие захотели отнять комнату.
А потом позвонил друг отца Василий Федотович Дубинин – преподаватель, окончивший Военно-морское училище, который стал моим опекуном (умер во время блокады). Раздался телефонный звонок: «Позови маму». «Мама там же, где папа», – ответила я. Он повесил трубку и сразу же приехал за мной. После того, как я окончила школу, Василий Федотович устроил меня на легкую работу, а в 1939 г. я уже вышла замуж за Николая Николаевича Сергеева. Он не побоялся моего «статуса», как не побоялся его и свекор – член партии с 1914 г., который ни разу меня не упрекнул и не сказал ни одного плохого слова о моём отце.
Моя семейная жизнь продолжалась недолго. Николай Сергеев погиб в 1942 г. Муж его сестры помог мне с маленьким сыном выехать из блокадного Ленинграда. На короткое время мы оказались в Новосибирске, затем уехали к месту маминой ссылки. Мама выглядела очень плохо, болела. В сорок семь лет превратилась в старуху. Там в ссылке она и умерла.
С 1944 г. я снова живу в Ленинграде. Работала до 80 лет. В праздники приходят друзья моей молодости, сотрудники со всех бывших работ, друзья сына, приезжающего в эти дни из Москвы. У меня двое внуков и правнучка, живут в Москве. Сын Петя очень похож на моего отца.
Надежда Петровна Сергеева,
С.-Петербург, 2000 г.
Я записывала рассказы Надежды Петровны для Книги памяти, а она перелистывала объемистые альбомы с пожелтевшими фотографиями. Конец двадцатых годов. Начало тридцатых.
«Какая я тогда была счастливая! Единственная дочка у папы с мамой, и они со мной… И домик в Толмачёве. И квартира – замечательный кабинет, столовая и ещё одна комната… А какие были елки! Какие праздники! Приходили друзья – танцевали, пели… Вот здесь на фотографии – папа, мама, много взрослых и одна девочка с косичками, это я. Вот и наш домик в Толмачёве (он сгорел во время войны)».
Отец Надежды Петровны расстрелян 30 октября 1937 г. Справка о нём помещена во 2-м томе «Ленинградского мартиролога». В 1920-е гг. Горчинский работал директором библиотеки Ленинградского университета, однако вынужден был оставить должность после фабрикации ОГПУ так называемого «Академического дела». Арестованный по этому делу историк С. Ф. Платонов умер в ссылке.
Григорий Николаевич Радус-Зенкович расстрелян 2 апреля 1938 г., помянут в 9-м томе «Ленинградского мартиролога».
Были репрессированы Александр Иосифович и Валентина Александровна Мартишени.
Юлиан Григорьевич Оксман был арестован в 1936 г., долгие годы провел в лагере и ссылке, подвергался преследованиям до конца жизни.
Евгения Семёновна Чернина, С.-Петербург, 2007 г.
