Розов Николай Васильевич

---

СВЯЩЕННОМУЧЕНИК НИКОЛАЙ (РОЗОВ)

Мой родной дед Николай Васильевич Розов родился 27 ноября (10 декабря) 1877 г. в се­мье священника Василия Степановича Розова, служившего в селе Жданово Курмышского уез­да Симбирской губернии (ныне Пильнинский район Нижегородской области).

Закончив Алатырское духовное училище, Николай Васильевич поступил в Симбирскую духовную семи­нарию, которую окончил по первому разряду в 1898 г. В том же году он женился на Оль­ге Александровне Векшиной, дочери священника, окончившей епархиальное училище. 20 сен­тября 1898 г. Розов был рукоположен в дьякона церкви села Анненково Симбирского уезда, а 6 августа 1900 г. – в священники той же церкви. Вскоре он был утверждён в должности законоучителя церковно-приходской и земской школ. Занимался о. Николай и миссионерской деятельностью. Через несколько месяцев он был перемещён к церкви села Барышская Слобода Алатырского уезда.

В 1906 г. о. Николай вместе с семейством переехал в С.-Петербург и поступил в Духовную академию, которую окончил 1910 г. со званием кандидата богословия. Учась в Академии, он служил священником в Красном Селе на писчебумажной фабрике Печаткиных. Параллельно с Академией в 1909 г. он окончил Археологический институт. После Академии преподавал Закон Божий в ряде петербургских учебных заведений, был активным членом Александро-Невского общества трезвости. В 1908 г. обще­ство издало его брошюру «Непобеждённый богатырь», в которой в образе Горе-богатыря осуждается пьянство. «Горе-богатырь, – писал о. Николай, – является причиной почти всех бедствий и напастей, каковы: голод, неурожай, болезни, пожары, грабежи, разбои, различ­ные случаи преждевременной смерти, нравственные падения, тьма невежества, в которой по­грязло большинство населения Русского государства». Когда дирекция Дворян­ского и Крестьянского банков задумала к осени 1917 г. построить церковь для своих служащих, то выбрала именно о. Николая настоятелем храма. Однако из-за октябрьских событий это назначение не состоялось.

Новая советская власть отменила преподавание Закона Божьего в школах. По этой при­чине, а также из-за голода, о. Николай вместе с семьёй был вынужден уехать в Алатырь, где жила семья его тестя. Через несколько месяцев о. Николай становится священником в селе Андреевка, но вскоре переезжает в чувашское село Григорово, где служит до 1922 г. Затем он настоятель храма в мордовском селе Коноклейки, непродолжительное время священствует в селе Русские Тетюши и, наконец, последнее место его служения в Поволжье – село Кладбищи (ныне Междуречье) в Чувашии.

В 1925 г. о. Николай вместе с женой возвратился в Ленинград, но не нашёл себе места службы в городе и переехал в Лужский уезд, где получил место второго священника в погосте Передольском. В 1926 г. о. Николай вместе с женой и младшим сыном пере­ехал в Стрельну и устроился певчим в одной из ленин­градских церквей: среди духовенства тогда тоже была безработица. Через несколько месяцев о. Николай получает место священника в маленькой деревянной церкви села Купчино. Здесь он служил до 1931 г., получил сан протоиерея. В том же году стал настоятелем Греческой церкви в Ленинграде (на её месте построен концертный зал «Октябрьский»). По сло­вам Н. Н. Розова, этот храм был «модным» среди интеллигенции, ходившей тогда ещё на богослужения. Здесь пел отличный хор (в нём было немало оперных певцов) под управ­лением А. П. Рождественского (до этого регент храма Воскресения на Крови). Дьяконом служил Валерий Николаевич Гиндыш – из бывших оперных певцов. Прихожан-греков было тогда всего несколько семей, но церковь считалась «посольской»: при­езжал из Москвы посол Греции, по национальным праздникам вывешивался греческий флаг. В 1932 г. о. Николай был вынужден уйти из храма. После этого он служил на Геор­гиевском (Большеохтинском) кладбище, где небольшой причт обслуживал три церкви. Из них до сегодняшнего дня сохранилась лишь Никольская.

В 1935 г., когда начались массовые высылки, о. Николай был вначале уво­лен за штат (при этом он был награждён митрой) и стал числиться безработным, а 19 марта арестован и помещён в тюрьму у Финляндского вокзала (там теперь больница). Поспешно, по единому трафарету, без до­проса свидетелей, без очных ставок с другими арестованными, фабриковались полуграмотными людьми в то время обвинительные заключения против служителей церкви. В архиве УФСБ РФ по С.-Петербургу и Ленинградской области сохранилось дело о высылке о. Николая. Следователь и утвердивший заключение нач. штаба НКВД по высылке Перельмутр полагали «Розова Николая Васильевича выслать в Атбасар на 5 лет, вместе с ним выслать и его жену Розову Ольгу Ал-дровну», поскольку «по имеющимся данным Розов Н. В. является исключительно а/с типом, открыто проявляет своё враждебное отношение к Сов. власти и группирует монашеский элемент и ведет а/с агитацию». В приложенной к делу выписке из протокола Особого совещания при НКВД СССР от 23 марта значится: «Розова Николая Васильевича, как соц. опасный элемент, вме­сте с семьей в числе 1 чел. – сослать в Уфу, сроком на пять лет, считая срок с 22/3–35 г. Дело сдать в архив». Детей о. Николая спасло от высылки только то, что они жили отдельно от родите­лей.

Об уфимском периоде жизни подробно и весьма интересно рассказывается в мемуарах Н. Н. Розова, который ездил к родителям в отпуск: «В Уфе отец скоро стал зарабатывать, переплетая по учреждениям архивные документы…», «Родители мои жили в Уфе тихо-мирно; даже считали, что ссылка пошла на благо здоро­вью отца: в Ленинграде у него в последнее время что-то стал пропадать голос, и мать – человек чрезвычайно мнительный, что я от неё унаследовал – стала думать, что у него „горловая ча­хотка“. Так что перемена климата пошла им на пользу. Когда Сталин объявил в 1937 г. новую конституцию и всеобщие выборы, мои родители ис­кренно поверили во всё это: ходили в кружок по изучению первой, собирались на вторые пер­выми в 6 часов утра. Но за день до выборов произошли массовые аресты высланных, а в ночь перед выборами, когда мои родители спокойно спали, арестовали и моего отца. И больше мы его не видели: мать носила ему несколько передач в Уфимскую тюрьму, получала от него крат­кие записки (в одной из них он жаловался, что у него отобрали очки). Однако вскоре перестали принимать передачи и сказали, что все арестованные высланы „в дальние лагеря“ без права пе­реписки».

В архиве УФСБ по Республике Башкортостан сохранилось расстрельное дело о. Николая. 9 декабря была выписана справка на арест; в ней говорилось, что будто бы он «проводит контрреволюционную фашистскую пропаганду. Распространяет провокационные слухи о войне и поражении Советского Союза. За активную контрреволюционную агитацию Розов подлежит аресту с содержанием под стражей на время следствия в Уфимской тюрьме по первой категории». Дело трафаретное, но даже в нём проглядывается достойное поведение о. Николая во время следствия. На вопрос «о связях в Уфе и других городах» о. Николай отвечал: «В Уфе я знаю всего несколько человек. Дмитрия Владимировича Разумова, он священник из Ленинграда, был выслан вместе со мной <...>. Мы бывали друг у друга, делились новостями и вели беседы на разные политические темы и больше всего интересова­лись вопросом об освобождении из ссылки. Эти наши встречи и беседы мы называли «произ­водственным совещанием». Знал Красильникова Фёдора Ивановича, у которого я учился пере­плётному делу <...>. С ним также были беседы политического характера об освобождении из ссылки. Овечкин Иван Петрович – дьякон, выслан из Ленинграда, он тоже иногда бывал у меня в 1937 г. <...> С ним велись беседы на политические темы об освобождении. Кроме указанных лиц в Уфе, а также в других городах никого не знаю». Вопрос следователя: «Вы арестованы за актив­ную контрреволюционную деятельность. Признаёте ли Вы себя виновным в этом?» Ответ о. Николая: «Виновным себя не признаю, контрреволюционной деятельностью я не занимался». Этот ответ вызвал негативную реакцию: «Вы лжёте, следствие располагает данными, что вы систематически среди населения вели контрреволюционную агитацию и распространяли про­вокационные слухи. Предлагаем Вам давать откровенные показания о своей контрреволюцион­ной деятельностью». Следует спокойный ответ: «После того, как я был выслан из Ленинграда, действительно, я говорил: «Меня выслали без причины, не было никакого основания для того, чтобы выслать меня. И кроме этого ещё обманули, говоря, что в Уфе Вы будете жить совер­шенно вольно, а здесь обязали явкой через каждые 10 дней в НКВД и т. д. Высылку меня из Ленинграда я считал и считаю неправильной, и по этому вопросу я высказывал свое недоволь­ство. Об этом я говорил Разумову в одной из наших бесед, у меня на квартире или же у него». Далее следователя интересовало знакомство о. Николая с епископом Уфимским Григорием (Козло­вым). Он отвечал, что познакомился с епископом в 1936 г., когда тот только что приехал из Москвы; зашёл к нему на квартиру для того, чтобы узнать какие-то новые сведения об освобо­ждении ссыльных. В дальнейших допросах о. Николаю инкриминировалось: 1) систематическое распростра­нение среди населения провокационных слухов о том, что советская власть репрессирует абсо­лютно невинных людей; 2) ведение фашистской агитации и восхваление Гитлера; 3) выражение недовольства политикой партии и правительства, в первую очередь по вопросу ссылки церков­ных служителей; 4) осуждение конституции; 5) систематическое распространение слухов среди населения о репрессиях советской власти против служителей религиозного культа с це­лью разрушения Церкви; 6) ведение агитации среди жителей Уфы «за усиление Сергиевского церковного течения как самого контрреволюционного течения»; 7) участие в деятельности контрреволюционно-повстанческой организации в Башкирии, которую возглавлял епископ Григорий.

По окончании следствия было составлено обвинительное заключение по делу № 12941 в отношении Д. В. Разумова и Н. В. Розова, которое поначалу направили на «рассмотрение Особого со­вещания НКВД БАССР». Однако эта формулировка исправлена на «заседание Тройки НКВД Башкирской АССР», очевидно, утвердившим документ замес­тителем наркома внутренних дел БАССР. В выписке из протокола заседания Тройки НКВД Башкирской АССР от 13 февраля в разделе «Постановили» напечатано: «Розова Николая Васильевича расстрелять, лично при­надлежащее имущество конфисковать». Чернилами под этой фразой вписано: «Приговор при­ведён в исполнение 5 марта 1938 г.».

Никто из родных о. Николая не знал о его судьбе, ни его жена, которая вернулась в Ленин­град весной 1940 г. после окончания срока ссылки, ни его сын Н. Н. Розов. В своих мемуарах он пишет: «Несколько раз я пытался выяснить судьбу отца и перед войной – в приёмной НКВД в Москве, на Кузнецком мосту; каждый раз мне говорили: «Выслан в дальние лагеря без права переписки». Подавал я ходатайство и в приёмную Калинина, бывшего тогда главой правитель­ства <...>. Но никакого ответа я не получил <...>. Только после смерти Сталина, когда я подал заявление в ленинградскую такого же рода приёмную <...>, мне ответили, что дело моего отца прекращено «за отсутствием состава преступления». Когда я спросил о дальнейшей его судьбе, принимавший меня чиновник сказал, чтобы я писал в ЗАГС Уфы. И оттуда мне прислали по всей форме «похоронную», с датой смерти отца «от паралича сердца» – 19 сентября 1939 г., а графа «место смерти» была пустой. Хотя я не сомневался, что моего отца давно нет в живых, получив «похоронку», я вышел из приёмной в слезах, и, проходя по ул. Чайковского, плакал; до сих пор помню это». И в последующие годы Н. Н. Розов продолжал хлопотать о реабилитации своего отца. По его запросу, зам. прокурора Ленинграда 31 августа 1989 г. утвердил заключение о том, что Н. В. Розов «подпадает под действие ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв ре­прессий, имевших место в период 30–40-х и начала 50-х гг.».

Только в апреле 1992 г. из ответа КГБ Башкирской ССР на заявление Н. Н. Розова стало из­вестно, что о. Николай был расстрелян. Заместитель министра госбезопасности просил извинения за то, что семье священника были предоставлены ранее непра­вильные сведения, и сообщал, что расстрелянные «как правило, подвергались захоронению в г. Уфе на Сергиевском кладбище. Однако установить в настоящее время конкретное место их захоронения не представляется возможным, т. к. в тот период такие места не регистрировались. Кроме того, на месте захоронения репрессированных осуществля­лись захоронения других умерших жителей г. Уфы в период 1950–60 гг.».

Материалы по биографии о. Николая были посланы в спе­циальную комиссию при Патриархе. На Архиерейском Соборе Русской Право­славной Церкви, состоявшемся 13–16 августа 2000 г., он был канонизирован по представлению Москов­ской епархии. Теперь 20 февраля (5 мар­та) это день памяти священномученика Николая (Розова).

В Князь-Владимирском соборе Санкт-Петербурга с 2007 г. находится картина «Лихолетье – время испытаний» работы Ирины Ковалёвой. На ней среди репрессированных служителей церкви, выпускников Санкт-Петербургской академии, изображён портрет священномученика Николая (См.: Преемство. СПб., 2007. С. 75–76). Его судьба во многом похожа на судьбы десятков тысяч других служителей Церкви, принявших мучительную смерть, но не отказавшихся от православной веры. Житие священномученика Николая (Ро­зова) составлено и опубликовано игуменом Дамаскиным в 7-й книге серии «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия» (Тверь, 2002). Материалы о нём размещены также на сайте Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета и готовятся для публикации в многотомной книге «За Христа пострадавшие».

Н. Н. Розов вспоминал и о младшем брате о. Николая: «Михаил Васильевич до революции был псаломщиком Скорбященской церкви (ныне Общество охраны памятников); после революции учительствовал, слыл атеистом, не крестил своих детей (он был женат на дворянке), а в 1930-х годах в его мировоззрении произошёл перелом и он стал дьяконом в Ораниенбауме (ныне город Ломоносов). Позднее он был репрессирован».

Александр Николаевич Розов, С.-Петербург

 

Братья Николай Васильевич и Михаил Васильевич Розовы расстреляны с разницей в один день, только о. Николай в Уфе, а дьякон Михаил – в Ленинграде. Оба помянуты в 9-м томе «Ленинградского мартиролога».
Ф. И. Красильников расстрелян 13 декабря 1937 г. Д. В. Разумов расстрелян 16 марта 1938 г. Оба будут помянуты в 12-м томе «Ленинградского мартиролога». Ссыльные из Ленинграда – «колыбели трёх революций» – были на особом счету в провинциальных городах. Многие и многие из них расстреляны в порядке выполнения органами НКВД планов 1937–1938 гг. Епископ Григорий (Козлов)  расстрелян 29 ноября 1937 г.
Анатолий Разумов