ЯКОВ ИВАНОВИЧ ПЕТЕРСОН
Решила набраться сил душевных и описать жизненные перипетии нашей семьи. До 1938 года наша семья проживала в Пскове по адресу: ул. Октябрьская, д. 2.
Счастливейшая семья, состоявшая из 4 человек: мама, папа, старшая сестра и я. Папа работал заведующим механической мастерской. В революцию был красным латышским стрелком, участвовал в боях с Колчаком. Мама рассказывала, что был случай, когда отца с группой красных стрелков захватили колчаковцы и повели на расстрел, но их отбили красногвардейцы в тот момент, когда они уже стояли у рва и ждали своей участи. Но это было в 18-м году, а потом...
В Сибири же отец познакомился с мамой, 19-летней красавицей, которая с семьёй бежала из Гродненской области во времена Первой мировой войны. Брак был идеальным, любовь и согласие процветали в нашей семье.
Отец – честнейший человек, по общественной линии возглавил в городе комиссию по распределению жилья. Сами же жили в однокомнатной квартире, состоящей из комнаты и кухни, прихожую делили с другой семьёй, с туалетом, расположенным на этаже, т. е. общим. Много раз папе предлагали квартиры, и даже меблированные, но он отказывался – «многие живут в худших условиях». Нежнейшую любовь он дарил мне (своей копии), словно чувствовал, что всего пять лет нам уготовано быть вместе.
В 37–38 годах в Пскове начались аресты. Мама, Устиния Ивановна, видела, что репрессиям подвергались уважаемые, достойные люди. Уговаривала отца уехать куда-нибудь, переждать это смутное время. Папа не соглашался – «значит, они в чём-то повинны». 5 марта 1938 года папу арестовали. Уходя, он сказал сестре: «Я абсолютно ни в чём не виновен, если не вернусь через день, пиши Сталину».
Папа не вернулся. Маме с двумя детьми в недельный срок предложили покинуть Псков. Выслали под Казань, в Ягодную Слободу. Мытарств испытали столько, что и вспоминать тяжко. Прибыли в чужое место, ни родных, ни знакомых. Жить негде. Вначале ютились в каком-то сарае. Надвигалась зима. И чужая, беднейшая семья протянула руку помощи – отгородила занавеской угол в своей единственной комнате, где мы и ночевали.
Маме в работе везде отказывали, как только узнавали о судьбе мужа.
Сталину и его окружению писали бесконечно (помню пачку ответов). Ответы были идентичны: «Арестован по 58-й статье на 10 лет без права переписки». Писали, пока не получили предупреждение: прекратить, дабы не оказаться там же. Каждую неделю, а потом раз в две недели мама была обязана являться в НКВД отмечаться.
НКВД расположен в Казани, это примерно 6 км, которые в любую погоду приходилось преодолевать. А ведь ни одеть, ни обуть было нечего. В эти походы мама брала с собой меня. Зачем? Думаю, так она надеялась, что, увидев рядом крошку, не отважатся арестовать её. Такая святая наивность.
Началась война. Сестра закончила школу. Устроилась на льнокомбинат. Умница. Это подметил юрисконсульт и взял её себе в помощницы.
В войну же, когда появились эвакуированные, нам «повезло». Боясь уплотнения, семья, жившая в соседнем доме в трёхкомнатной квартире, отдала нам одну из комнат. Это было чудо! И хоть «удобства» были по-прежнему на улице, воду носили из колонки, изнутри стены промерзали, но мы были счастливы, что имели свой угол. Голодали, болели, страдали от малярии, от голода покрывались болячками, но жили с верой, что всё закончится и папа вернётся. Я поступила в Казанский университет (тяга к знаниям у нас с сестрой была непреодолимая). Мама нашла работу на кожзаводе, была ударницей, стахановкой.
Правда, поступить в университет мне было не просто. Экзамен сдала на пятерки с одной четвёркой, а в списках поступивших себя не обнаружила. Оказалось, что на химическом факультете дочке «врага народа» места нет. Спасибо проректору Ивану Александровичу Дюкову, он пригласил меня к себе и предложил перейти на физико-математический факультет. Его я и закончила. (Сестра, уже будучи замужем, заочно получила высшее юридическое образование.)
Я получила назначение в Рыбинск, где до самой пенсии работала инженером в КБ авиационного моторостроения. Посылала запрос о судьбе отца. Ведь в 56-м году нам прислали документ, что он умер в 45-м году от нефрита. В 89-м году получили другое сообщение о его судьбе: 14 апреля 1938 г. приговорён к высшей мере наказания. Расстрелян 26 апреля 1938 года. Реабилитирован по определению Военного трибунала ЛВО 11 ноября 1957 года за отсутствием состава преступления. Мама умерла в 67 лет. Так сказались годы лишений.
Маргарита Яковлевна Лебедева,
г. Рыбинск
Яков Иванович Петерсон расстрелян по так называемому Списку латышских шпионов № 28. В предписании на расстрел он значится 81-м из 100 расстрелянных. Все помянуты в данном томе. Считается, что они расстреляны 26 апреля 1938 г., на следующий день после отдачи предписания на расстрел. Однако, как указано в предписании, в этот момент приговорённые к расстрелу находились не только во внутренней тюрьме УНКВД ЛО на ул. Воинова. Четверо содержались в тюрьме № 9 (г. Мурманск), 17 – в тюрьме Особого отдела КБФ (г. Кронштадт), 19 – в тюрьме № 7 (г. Остров), 18 (среди них и Петерсон) – в тюрьме № 4 (г. Псков) и двое – в тюрьме № 1 («Кресты»). Доставить их всех в течение суток было невозможно. Остаётся думать, что дата расстрела 26 апреля была отчётной для Москвы. Так, есть основания считать, что содержавшаяся в Кронштадте Анна Ивановна Талина расстреляна после 6 октября 1938 г., после уточнения её возраста.
Яков Иванович Петерсон помянут также в 4-м томе Псковской Книги памяти «Не предать забвению». – Ред.