Князев Петр Алексеевич
Князев Петр Алексеевич, 1892 г. р., уроженец д. Синявино Медынского р-на Западной обл., русский, беспартийный, колесник транспортной артели, проживал: г. Луга, Болотная ул., д. 18. Арестован 6 марта 1938 г. Особой тройкой УНКВД ЛО 17 апреля 1938 г. приговорен по ст. 58-10 к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 26 апреля 1938 г.
ПЁТР АЛЕКСЕЕВИЧ КНЯЗЕВ
Мой отец, Князев Пётр Алексеевич, родился 2 февраля 1892 г. в деревне Синявино Медынского уезда Калужской губернии. В семье крестьянина-ремесленника было 6 детей, а из троих сыновей Пётр – младший. После окончания начальной школы Петра отвезли в Петербург, где вместе с братьями он работал и выучился у отца колёсному мастерству. Колёса делались из ободьев дуба или ясеня – это тяжёлая и трудоёмкая работа.
В 19 лет женился и переехал жить и работать в город Верею Московской губернии. Был достаточно грамотен, поступил в Московский купеческий банк и на год уехал один работать кассиром в Коканд. Не понравилось. Переехал с женой в Гатчину, оставив детей, меня и сестру, у родителей жены.
Началась Первая империалистическая война. Родители вернулись в Верею. Отца призвали в армию, он служил в Москве писарем, у него почерк был хороший. Вскоре умерла его жена, наша мать. В ноябре 1918 г. вместе со средним братом отец принял участие в крестьянском восстании, охватившем несколько волостей Верейского и Медынского уездов. Повстанцы отказались проходить военное обучение и платить продразвёрстку. Восстание было подавлено, в основном латышскими стрелками. Братья скрывались до помилования, Пётр – сначала под Можайском, а потом в Луге. Женился второй раз.
После помилования, с новой женой возвратился в Синявино. Родилась дочь. Во время НЭПа вместе со средним братом отец работал в небольшой артели по заготовке ободьев из лесов Казани. Отец любил и хорошо знал лошадей. По случаю у мельника за полцены купил замордованную лошадь со сбитой до крови холкой. Выходил её. Сам сшил специальную сбрую, изготовил лёгкую двуколку.
К концу НЭПа артель распалась, отец продал лошадь и всей семьёй переехал в Лугу. Снимал отдельный флигель и одну из трёх комнат приспособил под мастерскую. Отменный мастер, трудолюбивый, работал артистично, всегда с заказами от извозчиков. Он даже несколько месяцев имел двух взрослых учеников. Отсюда и обвинение НКВД – предприниматель, эксплуататор. Был добрым, заботливым отцом. Не курил, пил только за праздничным столом и после пары рюмок запевал: «Вот мчится тройка почтовая…». Задавленный налогами, в начале 1931 г. без семьи переехал в Лигово и работал в мастерской Горсовета.
За продажу остатка не использованных при работе в Луге материалов был оштрафован с описью имущества, лишился избирательных прав и права получения паспорта. Вынужден был уехать. Поселился и работал в районе ст. Толмачёво в совхозе, а с получением паспорта возвратился в Лугу.
С лета 1935 г. я жил в Гатчине, женился на лужанке. Как-то моя тёща зашла в милицию, чтобы узнать почтовый адрес моего отца, а там ей учинили допрос о её с ним связи. Тёща перепугалась. Она была полька, вдова ротмистра драгунского полка князя Султан-Крым-Гирея, умершего в Варшаве после ранения на фронте, сама была эвакуирована из Варшавы до её взятия немцами во время Первой империалистической.
При встрече с отцом я рассказал ему о случае с тёщей, об арестах органами НКВД знакомых, по-моему, ни в чём невиновных, и что он на крючке. Посоветовал уехать из Луги хотя бы в Можайск или Загорск. Отказался – «Я работаю по найму в транспортной артели и чист перед властью. Устал от переездов. Надумали вместе с мужем сестры своими силами построить небольшой дом».
Лето 1937 г. В стране шла страшная волна арестов – ежовщина, а на Петров день у отца собралась вся наша семья. Я рассказывал отцу, что в Гатчине в Зоотехническом институте, где я работал бухгалтером, за последнее время один за другим были арестованы: директор института, его заместитель по учебной части и военрук-полковник. Я снова просил его уехать из Луги, но он вновь отказался – «Я работаю в мастерской артели рабочим, по вечерам и выходным собственноручно строю дом. Кручусь как лошадь по кругу. Газет почти не читаю и разговоров о политике не веду».
Об аресте отца 6 марта 1938 г. мне срочно сообщила мачеха, я спешно выехал в Лугу. В НКВД мне ответили, что мой отец арестован за контрреволюционную агитацию и уже вывезен в Ленинград. В «Крестах» его не было и, отстояв в очереди в Большой дом НКВД, я узнал, что он осуждён на 8 лет без права переписки за агитацию против Советской власти.
На мои заявления на имя Сталина и Ежова получил через НКВД в Гатчине письменный ответ, что мой отец осужден на 10 лет без права переписки. Тогда я не знал, что это во многих случаях – расстрел.
Об аресте отца я всюду скрывал: в Гатчине, в оккупации, в армии, в Риге.
Заключением прокурора Ленинградской области от 27 июля 1989 г. установлено, что дело строилось на основании противоречивых показаний обвиняемого, полученных противозаконным методом, Князев П. А. реабилитирован посмертно.
Но в моих снах он приходит живым домой из лагеря, хотя и дом тот сгорел при захвате Луги немцами.
Николай Петрович Князев, г. Рига, Латвия
Пётр Алексеевич Князев расстрелян согласно протоколу Особой тройки УНКВД ЛО № 339. В предписании на расстрел значится 19-м из 98 расстрелянных. Все они считаются расстрелянными 26 апреля 1938 г. и помянуты в 9-м томе "Ленинградского мартиролога". Однако есть основания полагать, что Л. А. Архипов, Н. П. Беляев, А. В. Власова, И. В. Кузнецов, В. П. Павлов и И. Ф. Пресняков расстреляны в июле 1938 г., после уточнения их «установочных данных». А боровичский крестьянин Михаил Васильевич Васильев умер в тюрьме на Нижегородской, 39 (Отделение ДПЗ), куда заключённых привозили для расстрела из области. В рапорте начальника тюрьмы указано, что 22 июня он «в 5 час. утра скончался естественной смертью». Васильев помянут ошибочно как расстрелянный во 2-м томе Книги памяти жертв политических репрессий Новгородской области и помянут в 12-м томе «Ленинградского мартиролога».
Анатолий Разумов
