Гринберг Рудольф Карлович, 1895 г. р., уроженец Валкского у. Лифляндской губ., латыш, беспартийный, уполномоченный по заготовкам Райтрансторгпита-5 Окт. ж. д., проживал: г. Ленинград, Расстанная ул., д. 4, кв. 41. Арестован 27 декабря 1937 г. Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 14 апреля 1938 г. приговорен по ст. ст. 58-6-7-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 28 апреля 1938 г.
МОЙ ОТЕЦ РУДОЛЬФ КАРЛОВИЧ ГРИНБЕРГ
Мне не было двенадцати лет, когда отца ночью увели. Отец дома бывал редко. Как кочегара, а потом помощника машиниста, его могли вызвать в любое время в поездки. Когда же его перевели по болезни в ОРС (отдел рабочего снабжения) Октябрьской железной дороги, он часто бывал в командировках. И в эту ночь он обещал скоро вернуться. Я спокойно уснула, ведь отец никогда не обманывал.
Мы ему верили и ждали. Сначала каждый день, а потом из года в год. Весной 1938 года нас (мою маму Антонину Антоновну Гринберг, меня и мою младшую сестру, семилетнюю Люцию) выслали в Башкирию на десять лет. Там я узнала, что отца осудили тоже на десять лет, но «без права переписки». Больше мы его никогда не видели.
Не мог отец быть врагом народа. С какой любовью он говорил о своём паровозе, как мечтал о счастливой жизни и верил в неё! Всё он делал добросовестно и нас этому учил. В Петергофе мы жили у самого вокзала в здании бывшего паровозного депо с окнами до потолка. Гудки паровозов и лязг колёс слышались круглые сутки. Маму это раздражало, а отец говорил, что это «музыка жизни». А ведь у него был хороший музыкальный слух, он играл на скрипке, гитаре и других музыкальных инструментах. Одно другому, видимо, не мешало.
За хорошую работу отца премировали квартирой в Ленинграде на Расстанной, 4. Купить мебель было не на что. Отец сам начал мастерить. Своими руками были сделаны этажерка, детская кроватка, шкаф, диван, бильярд. Куплены были стол, венские стулья и кровать с никелированными шарами на спинках. Над столом люстра тоже была собрана отцом.
Наша соседка тётя Саша рассказала, что их спасли от голодной смерти плитки столярного клея, которых был порядочный запас у отца, и которые они обнаружили на антресолях во время блокады. Не раз вспомнили добрым словом отца.
С отцом связано много хорошего. Когда они с мамой собирались в театр, для нас это тоже был праздник. Платье для мамы выбирали всей семьёй, приготавливали сумочку, веер, шляпку. Для отца – красивый галстук, запонки, шляпу (кепок он не носил). А потом сидели у окна на кухне и ждали. Быть на улице в это время не разрешалось.
К приёму гостей больше готовился папа. Красиво украсить стол было его обязанностью. Он кончал какие-то курсы по кулинарии, когда его перевели заготовителем в ОРС. Поэтому умел делать цветы из варёных овощей, а винегрет тогда был самым модным блюдом. Учил и меня. Вообще, всему, что умел делать сам, учил и меня. Помню, как во время заготовок в Белоруссии пригнали стадо коров для отправки в Ленинград, и он научил меня (и ещё некоторых женщин) их доить. Коровы так страшно мычали, я боялась, но отец внушил мне, что стыдно бояться, когда нужна твоя помощь.
Впервые посадил меня верхом на лошадь тоже отец. Хотя я была совсем маленькой, но считали, что наездница из меня получилась. Позже, уже взрослой, работая во время войны в колхозах на уборке урожая, я самостоятельно могла не только оседлать лошадь, но и запрячь её в телегу.
Пилить, строгать, дрова колоть я научилась до двенадцати лет. Отопление на кухне в Ленинграде было печное. Удивляюсь, почему (по маминым словам) отец всегда хотел иметь дочерей, а не сына. Он нас баловал, редко что запрещал. Но уж если сказал, что чего-то «нельзя», то мы даже не пытались спрашивать «почему».
Иногда в Петергоф приезжала вагон-лавка для железнодорожников. С мамой пошли в эту лавку, и там оказались на мой рост два пальто: красное и чёрное. Мама выбрала чёрное, то ли как более практичное, то ли оно было на вырост. А покупать мы пошли с папой. Думаю, что и папе было дано соответствующее указание. Но я снова примерила оба, а когда папа спросил, какое мне больше нравится, думаю, что я промолчала. Я боялась подвести отца. Он купил мне красное. До сих пор я помню это чувство даже не радости, а благодарности. Гораздо позднее до меня дошёл смысл отцовских слов на мамино удивление или недовольство: «Я не смог».
Никогда отец не был небрежным в одежде. Не только его аккуратность, но и тех, кто бывал у нас на каких-то семейных праздниках, я считала эталоном культуры. Светлые рубашки, запонки, обязательные галстуки – всё это у меня вызывает связь с внутренним благородством человека. Железнодорожник – это вежливость, подтянутость, большая ответственность, ведь от них зависела жизнь людей. До сих пор не могу принять свободное, небрежное отношение к внешнему виду молодых парней.
Неллия Рудольфовна Выморкова (Гринберг), г. Гатчина
Рудольф Карлович Гринберг расстрелян по так называемому Списку латышских шпионов № 29. В предписании на расстрел значится 12-м из 88 приговорённых к высшей мере наказания. 86 из них расстреляны 9 апреля 1938 г. и помянуты в 9-м томе «Ленинградского мартиролога». Двое умерли до приведения приговора в исполнение и помянуты в 12-м томе «Ленинградского мартиролога».
Анатолий Разумов