Макарский Бронислав Францевич

МОЙ ДЕД БРОНИСЛАВ

Каким был мой дед по отцовской линии, знаю по трём фотографиям. Самая красивая – самая старая. На ней дед молодой, лет 28-ми, и бабушка совсем юная, стройная. Она ещё не знает, что станет матерью трёх сыновей и переживёт их всех. Не знает, что в пучине ГУЛАГа сгинет муж.

Вторая фотография точно датирована. Дед и бабушка на курорте. Он по-прежнему стройный. В белом полотняном костюме, тюбетейке. Пики больших усов и вся фигура заставляют вспомнить иллюстрации к Дон-Кихоту. Улыбается, и от прищуренных глаз разбегаются весёлые морщинки. Бабушка стала плотнее. Она в лёгком платьице и в тапочках. Сняты Макарские на ступеньках лестницы рядом с мраморной скульптурой на фоне цветущих олеандровых деревьев. На обороте фото надпись: «На добрую память дорогому сыну Эдуарду Макарскому от родителей – Бронислава и Теофилии Макарских. Сняты на курорте Сочи-Мацеста в Худяковском ботаническом парке в Сочах 9 августа 1932-го года».

И, наконец, третья, последняя фотография Бронислава Францевича. Если прикинуть, что от сочинской отделять её может лишь 4–5 лет, то видно, что прошедшие годы были для деда нелёгкими.

Но вернусь к первому снимку. Он сделан и наклеен на толстое паспарту в фотографии некоего Д. Шварцмана в городке Казатин, где дед родился, где работал машинистом паровоза, где родились его дети.

Нынешний Казатин, а по-украински – Козятин, обязан своим рождением строительству в 60-х годах 19-го столетия Киево-Балтской железной дороги, проходившей неподалёку от села, которое дало имя станции, посёлку при ней, выросшему до ранга центра волости в 1897 г. и райцентра – в 20-х годах прошлого века. Уже в 90-х 19-го века Казатин был большой станцией. Отсюда шли поезда на Брест, Одессу, Умань.

Волны, расходившиеся по стране после Октябрьского переворота, выносили на перрон станции Козятин белых, красных, жовто-блакитных – украинцев, красно-чёрно-жёлтых – немцев и даже бело-красных – с 27 апреля по 5 июня 1920 г. город был оккупирован поляками, отшвырнувшими красных далеко на восток.

Где находились в это время дед Бронислав и его семья, я не знаю. Старший сын Генрих в 17-м году учился в 5-й гимназии в Киеве, если судить по эмблеме на пряжке его ремня на сохранившемся фото этого времени.

В начале 30-х, по воспоминаниям моей двоюродной сестры Аллы, семья деда жила в Киеве на Софиевской, 7, на втором этаже существующего и поныне дома, в квартире из нескольких комнат с балконом, что выходит на фасад. Бронислав Францевич по-прежнему – машинист паровоза. Однако в 36-м или 37-м он почему-то оказался в Карелии.

В начале 2004 г. я издал книгу «Дни, которые прошли». Глава «Мой дед Бронислав» за заканчивается в книге несколькими строками о том, что дед сгинул в пучине ГУЛАГа. Но где, когда? Вскоре после выхода книги я решил поглядеть в Internet: не появилось ли что-нибудь новое о Макарских. На сайте Центра «Возвращённые имена» при Российской национальной библиотеке сообщалось, что он расстрелян в Карелии.

Я откликнулся на призыв сайта и немедленно отправил фотографии деда в Центр.

Вместе с письмом в карельский архив я отправил и свою книгу с рассказом о деде, так как никаких документов, подтверждающих наше родство, не сохранилось. В ответ получил копии документов из дела и рекомендации по получению справки о реабилитации, свидетельства о смерти.

Эти материалы позволили написать послесловие к главе «Мой дед Бронислав».

21 января 1938 г. комендант Поликарпов получил предписание от зам. начальника УНКВД по Ленинградской области Гарина: «Предлагается нижеследующих осуждённых, содержащихся в Ленинградской тюрьме ГУГБ (далее – список из 97 фамилий), РАССТРЕЛЯТЬ».

Первым в предписании значился карельский железнодорожник Викентий Рымша, потом – железнодорожники Владимир Климашевский и Николай Воронович, а вот под шестым номером – Макарский Бронислав Францевич, 1886 г. рождения, уроженец быв. Киевской губернии, Бердичевского уезда, местечка Казатин, поляк.

Дед – тогда инженер по расследованию происшествий в паровозном отделении станции Кемь – был задержан у себя на квартире 24 ноября 1937 г., через 10 дней после своего 51-го дня рождения, на основании ордера УГБ УНКВД ЛО № 29406. При этом помощник оперуполномоченного изъял паспорт и охотничью двустволку 12-го калибра, а потом у деда отобрали ремень, подтяжки и кошелёк, о чём свидетельствует копия квитанции.

В протоколе обыска зафиксировано: со стороны гражданина Макарского заявлений на неправильные действия чекистов не было. Ну, а чтобы арестованный не мог позже пожаловаться, если во время задержания его, скажем, избили, в документе имелась пометка: «Все заявления, не отмеченные при составлении протокола, а сделанные после, Управлением НКВД СССР по Ленинградской области во внимание приниматься не будут».

На обороте фото 1932 года – подпись деда чёткая, выразительная, твёрдая. А вот на протоколе его обыска – подпись корявая, сделанная дрожащей, неуверенной рукой.

Деда доставили в Петрозаводск и, «приняв во внимание, что гражданин Макарский Б. Ф. достаточно изобличается в том, что занимается шпионажем», постановили привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58-6 УК. Мерой «пресечения способов уклонения от следствия и суда» было избрано «содержание под стражей в ОДПЗ-1 г. Ленинграда».

Из анкеты арестованного я узнал: дед родился 14 ноября 1886 г., окончил железнодорожное училище. Тут же были скупые сведения о здравствовавших тогда его родственниках – сёстрах, братьях, матери, моём отце Эдуарде и его брате Генрихе.

Арестовывая людей, чтобы расстрелять или сгноить в ГУЛАГе, палачи проявляли просто-таки трогательную заботу о своих жертвах. 21-й пункт анкеты требовал ответить на вопрос о состоянии здоровья арестованного. «Болен насморком» – написал сотрудник, заполнявший анкету.

Постановление об избрании меры пресечения было предъявлено деду лишь через две недели после ареста. Вероятно, до этого дня энкаведисты своими специфическими методами «изобличали», ломали его. Понятно, что обвинения были серьёзными: мол, в 1936 г. деда завербовали в контрреволюционную польскую националистическую диверсионно-вредительскую группу, а после этого он «умышленно срывал мероприятия по оздоровлению паровозного парка, скрывал обнаруженные в паровозах дефекты, проводил контрреволюционную пропаганду». За это предполагались наказания, предусмотренные несколькими пунктами знаменитой 58-й расстрельной статьи.

Предписание на расстрел было выдано 21 января, в советских «святцах» дата значилась как день памяти товарища Ленина.

Я родился через год с небольшим после расстрела деда, я не помню, не знаю своего отца-лётчика, ушедшего на фронт в начале войны и погибшего в 45-м в Польше. Его родной брат Генрих, тоже кадровый офицер, выпускник Киевского артиллерийского училища, в 30-е годы сидел как «враг народа» дважды, попал рядовым в штрафбат в 41-м, «вину искупил кровью», т. е. ранением, а после госпиталя дослужился до капитанского звания и в 44-м был убит во время боев в Румынии.

Какой была бы судьба этих людей, нашего рода, моя собственная, да и судьбы миллионов и миллионов соотечественников, судьбы России, Украины, не приди к власти «самый человечный человек» – В. И. Ульянов (Ленин), организатор красного террора, концлагерей, расправ над духовенством и интеллигенцией?
Слава Богу, сегодня в январе мы отмечаем совсем другие даты!

Александр Эдуардович Макарский,
г. Киев

Бронислав Францевич Макарский расстрелян по так называемому Списку польских шпионов № 52. Перед расстрелом содержался в Ленинграде во внутренней тюрьме ГУГБ УНКВД ЛО. Все 97 приговорённых по Списку № 52 помянуты в 8-м томе «Ленинградского мартиролога». – Ред.