О ПЕТРЕ АНДРЕЕВИЧЕ ГАГАРИНЕ
Мой отец, Пётр Андреевич Гагарин (1904–1938), был последним, восьмым ребёнком в семье моего деда Андрея Григорьевича Гагарина. Двое детей, Дмитрий и Нина, умерли в младенчестве, так что в семье к моменту рождения отца было пятеро детей – четыре сына и дочь. Его матери Марии Дмитриевне (урожд. Оболенской) к моменту его рождения было 40 лет. Три старших брата отца – Андрей (1886–1937), Сергей (1887–1941) и Лев (1888–1921) были погодками. Андрей и Лев – офицеры русской (затем Белой) армии, а Сергей – дипломат. После единственной дочери Софьи (1892–1979) был ещё Григорий (1895–1963), тоже военный.
В сентябре 1918 года Григорий, вернувшийся к тому времени из своего гусарского полка в имение, был без всяких оснований арестован, помещён в тюрьму и чудом бежал по пути на расстрел (его воспоминания об этом см. в журнале «Звезда» № 2 за 1994 год). После этого оставшиеся в имении родители (Андрей Григорьевич и Мария Дмитриевна) подверглись репрессиям, в частности были посажены в тюрьму. Андрей Григорьевич не выдержал всех этих ударов и умер в самом начале 1921 года (по новому стилю). Мария Дмитриевна с дочерью Софьей и младшим сыном Петром переехали в Ленинград. Петру с трудом удалось получить образование – в Политехнический институт, одним из основателей и первым директором которого был его отец Андрей Григорьевич, моего отца хоть и приняли, но только на самый непопулярный тогда факультет механизации сельского хозяйства.
В сентябре 1933 года Пётр Андреевич женился на Варваре Васильевне Шешиной, и в июле 1934 года у них родился сын Андрей, автор этих строк. В марте 1935 года Петра Андреевича арестовали в первый раз, он со всей семьёй – с женой 22 лет и сыном 9 месяцев – был приговорён к высылке в г. Иргиз. Эта ссылка стараниями профессоров Политехнического института, работавших ещё с Андреем Григорьевичем Гагариным, была отменена. Пётр Андреевич вернулся домой.
Описание второго ареста даёт моя мать:
Самое страшное началось в 1937 году. Летом 1937 года, кажется 8 июля, посадили Бориса Павловича Соколова, который часто у нас бывал со своей женой Ксенией Константиновной. Именно она привела Петю к нам в дом на вечеринку. Б. П. Соколов был одним из первых, кого в это время посадили.
Когда начали поголовно сажать всю интеллигенцию, Петя мне сказал: «Ну, Варенька, теперь мне не избежать. Давай готовиться». И мы начали вечерами жечь в печке все старые письма, которые занимали целый сундук в передней. Эта процедура заняла у нас довольно много времени, но ни от чего не спасла. К моменту второго ареста Пети все письма были сожжены, но Петя домой больше не вернулся.
Его арестовали в ночь с 20 на 21 ноября 1937 года. Пришли в три часа ночи двое – один постарше чином, маленький, плюгавенький, по виду нацмен (как тогда говорили). Возможно, башкир. Он держался очень нагло и развязно, у него был пистолет, а второй – обычный солдат, с винтовкой. Он держался скромно и незаметно.
Обыск продолжался с 3 часов ночи до 12 часов дня. Затем Петю увели, разрешив взять с собой маленький чемоданчик с небольшой диванной подушкой, сменой белья и носков и ещё чем-то, что я не помню. На руке у Пети оставалось золотое обручальное кольцо.
На следующий день я пошла наводить справки о Петином местонахождении, и мне сказали, что он в Крестах, и я могу сделать передачу. Передачу у меня приняли, но получил ли её Петя, я не знаю. Никаких подтверждений не последовало. Больше передач не разрешили, и на все мои запросы неизменно отвечали: «Осуждён на 10 лет без права переписки». Оказывается, это означало расстрел.
О том, что он расстрелян, я узнала только через 9 лет после его ареста.
Вскоре после ареста отца мать была сослана в Тамбов как «жена врага народа». Меня должны были отдать в детский дом, но, по счастью, я остался в семье родителей и старшей сестры моей матери. Квартира наша была отобрана. Мать вернулась из ссылки перед войной.
В 1946 году мать вышла замуж вторично, и они с отчимом оформили моё усыновление им со сменой фамилии. С 6-го класса я пошёл в школу как Бурлаков. Оказалось, что в дальнейшем это сильно облегчило мою судьбу – я смог получить образование и не испытывал на себе репрессий.
В 1964 году я написал в КГБ с просьбой ознакомить меня с судьбой отца. Ответ пришёл через 9 месяцев, и в нём было сказано, что отец был расстрелян во внутренней тюрьме Большого дома, что приговор привёл в исполнение старший лейтенант Поликарпов 18 января 1838 г., что все обвинения в адрес отца после моего письма были проверены, и оказалось, что отец совершенно не виновен в предъявлявшихся ему тогда обвинениях. Мне было даже разрешено получить свидетельство о смерти отца (!), правда, в графе «причина смерти» стоял прочерк вместо причины.
Хотя с получением официальных бумаг из КГБ казалось, что в судьбе отца всё стало ясно, были некоторые факты, которые не укладывались в эту страшную, но определённую картину. Так, мама мне рассказывала, что примерно через год после ареста отца, когда она была в ссылке, к нашей соседке по прежней квартире, жившей этажом выше, которая помогала бабушке (матери отца) по хозяйству, заходил мой отец. По её словам, на нём был красивый красный шарф. Он спрашивал, как жена и сын, и, узнав, что жена в ссылке и болеет, сказал: «Ну, ещё бы!».
Другой факт. Старый друг отца Борис Павлович Соколов, кораблестроитель, который уже упоминался здесь, оставил для меня короткие воспоминания, которые после его смерти передала мне его жена. Там, в частности, есть такие строки:
Я был арестован 8.07.37 г. и не знаю, когда арестовали Петра Гагарина. Но, примерно, в мае – июне 1938 г., когда меня содержали в 9-й камере 3-го корпуса тюрьмы «на Шпалерной», я видел Петю, когда заключённых из какой-то камеры вели по коридору в баню. Мы столпились у решётки в стене, через которую был виден коридор, и Петя прошёл мимо, узнал меня и шёпотом сказал: «Борис», и прошёл дальше.
Я тогда так оброс бородой, что думал, что меня не узнать, но он узнал. Он был в белой рубашке, в руках полотенце и смена белья. Бороды у него не было, но он отрастил небольшие усы.
Больше я его не видел.
Я провел в тюрьме 10 лет, и ещё 5 лет пробыл в ссылке в Красноярском крае, а реабилитирован был 26 мая 1954 года.
Ни первое, ни второе сообщения не вяжутся с официальным сроком расстрела отца. Обеспокоенный этим, я пошёл однажды (это было в конце 90-х годов) в архив нашего КГБ и объяснил дежурному мучившие меня сомнения. Он на удивление оказался отзывчивым и обещал поискать дополнительные материалы о моём отце, попросив меня зайти через несколько дней. Когда я зашёл, он показал мне книгу, в которой вышеупомянутый ст. лейтенант Поликарпов заносил «для контроля» имена расстрелянных в хронологическом порядке. К сожалению, имя моего отца там присутствовало, и как раз 18 января 1938 года. Дежурный сказал мне, что теперь все мои сомнения должны отпасть – всё так и было.
В 1972 году я вернул себе свою фамилию, а после перестройки мне удалось узнать о судьбе остальной части семьи. Старший брат отца, Андрей, был арестован в г. Сталинске (ныне Новокузнецк Кемеровской обл.) и расстрелян 18 июля 1937 года. Лев умер от тифа в Константинополе, а Сергей, Григорий и Софья после долгих странствий оказались в Америке, где дети, внуки и правнуки Сергея и Григория живут и сейчас. Дочь и внучка Андрея живут в Петербурге.
Андрей Петрович Гагарин,
С.-Петербург
Проектировщик института Гипрошахт Пётр Андреевич Гагарин расстрелян 18 января 1938 г. по так называемому Сборному списку шпионов № 1. В предписании на расстрел значится 22-м из 50 расстрелянных. Отметки о задержке исполнения приговора Гагарину нет. Было задержано исполнение приговора Василию Мюллеру и Константину Мельникову. Все помянуты в данном томе «Ленинградского мартиролога».
Зав. проектной группой отдела главного электрика Кузнецкого металлургического комбината Андрей Андреевич Гагарин помянут в кн. Л. И. Фойгт «Сталинск в годы репрессий» (Новокузнецк, 1995. Вып. 2). – Ред.