Трапезонцев Гавриил Борисович
ГАВРИИЛ БОРИСОВИЧ ТРАПЕЗОНЦЕВ
Мой отец, Гавриил Борисович Трапезонцев, родился в Ростове-на-Дону 13 декабря 1886 г. в семье врача, а затем и члена городской думы Нахичевани Бориса Гаврииловича Трапезонцева. Моя бабушка по отцу Екатерина Семёновна, урождённая Налбандян, была племянницей Микаэла Налбандяна, крупного деятеля освободительного движения и просветителя.
В 1913 г. отец окончил сельскохозяйственный институт, находящийся под Берлином, и вскоре стал специалистом по переработке молока, работал на молочной ферме в Нахичевани-на-Дону.
В 1918 г. отец женился на дочери генерал-майора Павла Семёновича Султан-Шаха, председателя Попечительного общества об армянах в Петрограде. Вскоре Павел Семёнович был арестован Ростовской ЧК и расстрелян.
В период НЭПа отец организовал частное производство простокваши, получив лицензию кустаря-одиночки без наемного труда. По ликвидации НЭПа работал специалистом по производству молокопродуктов в г. Красногвардейске (Гатчине).
13 августа 1937 г. отец выступил на собрании служащих с критикой решения Красногвардейского райисполкома по «вопросу ликвидации последствий вредительства», якобы проведённого директором конторы Союзмолоко. Отец сообщил нам, что получил угрозу от парторга конторы Осипова разоблачить его как диверсанта и шпиона. 27 октября 1937 г. отец был арестован органами НКВД. Он был объявлен польским шпионом.
В армии никогда не служил, в Гражданской войне не участвовал. Был честным, добросовестным советским служащим.
5 января 1938 г. отец был расстрелян.
В 1956 г. дело было пересмотрено и отец полностью реабилитирован посмертно.
Моя мать Сусанна Павловна – педагог, была административно выслана в дер. Пухово Воронежской обл. Вернулась из ссылки в 1946 г.
Брат Борис погиб на фронте в 1943 г. на Украине и захоронен в мемориале в селе Артельное Лозовского р-на Харьковской обл.
Я с 1942-го по 1946 г. служил в армии и был участником Великой Отечественной войны. С 1953 г. по настоящее время проживаю в Эстонии.
Отец мой был кристально честным человеком, никогда никаких преступлений против Советской власти не совершал, был прекрасным мужем, сыном и отцом своих детей, но бесчеловечный режим уничтожил самых лучших и преданных сынов и дочерей своей Родины.
Дети, внуки и правнуки всегда будут хранить в памяти его светлый образ.
Григорий Гавриилович Трапезонцев,
г. Таллинн
К делу Трапезонцева
Гавриил Борисович Трапезонцев расстрелян по так называемому Списку польских шпионов № 50. В предписании на расстрел он значится 59-м из 89 «шпионов».
Вполне возможно, что основанием для заведения дела был сигнал в НКВД – в предписании на арест, утверждённом 20 октября 1937 г. сказано, что подозреваемый «систематически проводил контрреволюционную агитацию против мероприятий ВКП(б) и Сов. Власти, выражающейся в дискредитации руководства ВКП(б)». Следователем по делу был назначен оперуполномоченный 3-го отделения 11-го отдела (водного транспорта, шоссейных дорог и связи) УНКВД ЛО младший лейтенант госбезопасности Николай Алексеевич Голицын. По датам и количеству допросов в деле ясно, что Голицыну было не просто сладить с Трапезонцевым. Ознакомительный протокол допроса датирован только 4 ноября. В нём, после расспросов и предоставленных сведений о близких знакомых и родственниках, зафиксированы ключевые на тот день вопросы и ответы (правописание сохранено):
– Вы арестованы за контр-революционную деятельность, направленную против Сов. власти, вы признаёте это?
– Не признаю. Контр-революционной деятельностью я не занимался.
– Следствие располагает изобличающие вас данные о проводимой вами к-р. антисоветской деятельности, дайте следствию откровенные показания?
– Своё участие в контр-революционной деятельности я отрицаю, я антисоветской деятельностью не занимался.
Чтобы как следует оформить «изобличающие данные» Голицын вызвал соседа Трапезонцева по квартире и в протоколе допроса свидетеля от 17 ноября зафиксировал имевшийся в наличии компромат: «известно, что Трапезонцев происходит из зажиточной семьи», «Трапезонцев довольно личность тёмная» «при аресте директора Союз-молоко, Трапезонцев среди служащих Союз-молоко открыто выступал в защиту последнего, за что оттуда был уволен», «Трапезонцев в скрытой форме высказывал иногда своё недовольство Сов-властью, но в своих высказываниях он всегда бывает очень осторожным», «при выдаче паспортов я писал не раз, о том, что Трапезонцевы бывшие люди, у которых родственники расстреляны за контр-революционные дела и сами они враждебно настроены к Сов. власти, но почему-то им всё же паспорта выдали».
И всё же не по «контрреволюционной», а по «шпионской» части было решено вести дело Трапезонцева. Дела о шпионаже вели не только в 3-м (КРО, контрразведовательном), но и в других отделах УНКВД ЛО, в их числе 11-м, хотя к водному транспорту Трапезонцев никакого отношения не имел. Взялись за «родственников за границей» – Чарыховых (в деле – Чароховы). Для «признательных показаний» подобрали польский вариант.
Можно с большой долей уверенности предположить, что сохранившийся протокол допроса Трапезонцева от 29 ноября есть окончательный, откорректированный начальством, результат многодневного конвейерного допроса. Протокол подписали Голицын и его помощник, сержант госбезопасности Шевелёв. В протоколе записано следующее сочинение:
«Летом 1934 года ко мне на квартиру по Мытнинской набережной д. 3 кв. 5 зашёл неизвестный гр-н и спросил дома ли Гавриил Борисович Трапезонцев, я сказал, что я и есть Гавриил Борисович Трапезонцев и пригласил неизвестного к себе в комнату, в которой в это время никого не было. Усевшись, неизвестный сообщил мне, что зашёл передать мне привет от Чароховых Елены Сергеевны и Христофора Ивановича, которых он встретил в Вене и тут же сообщил, что они живы и здоровы и желали бы знать, как поживаю я. Я сказал, что живу хорошо, о чём просил передать Чароховым, затем в разговоре с неизвестным рассказал ему, что работаю инструктором молочно-масляного объединения ЛСПО Пригородного района, рассказал о производственных заданиях по обработке молока, о выполнении производственных заданий по ЛСПО Пригородного района. В дальнейшей беседе неизвестный назвался работником польского консульства – Войтковским, я несколько смутился при упоминании консульства, тогда Войтковский, заметив моё смущение, сказал мне, что ему известно от Чароховых о моём недоброжелательном отношении к Сов-власти и ВКП(б). Зная, что Войтковский является представителем государства, враждебно настроенного к Советскому Союзу, я в дальнейшей беседе с ним не скрывал свои анти-советские взгляды. Убедившись в моей ненависти к ВКП(б) и Советской власти, Войтковский предложил мне сотрудничество в польских разведывательных органах».
«Я получил задание от польских разведывательных органов, через Войтковского, собрать сведения о дислокации воинских частей города Ленинграда и Пригородного Сестрорецкого района путём выездов в районы интересующих объектов и распросов командного и рядового состава РККА».
«Войтковский со мной уславливался о времени и месте встречи, где я ему передавал собранные мною шпионские сведения. Встречались мы несколько раз у Исакиевского собора, а последний раз на бульваре Профсоюзов, куда Войтковский пришёл с неизвестным мне гражданином, назвавшимся Антоном Ивановичем Щепанюк. Войтковский предложил мне в дальнейшем встречаться со Щепанюком и передавать ему собранные мною шпионские сведения».
«От Щепанюка я получил задание подготовить и вовлечь в польскую шпионскую-диверсионную организацию людей, враждебно настроенных по отношению к Советской власти и в момент возникновения войны между Польшей и СССР организовать из них террористическую группу для совершения террористического акта над Ждановым и другими руководящими работниками Ленинградского обкома и облисполкома».
Примечательно, что вставленный в «признания» заведующий зубопротезной лабораторией Антон Иванович Щепанюк был расстрелян 1 ноября 1937 г. по так называемому Списку польских шпионов № 22. Надёжная ссылка на того, кто уже не даст никаких показаний.
Обвинительное заключение по делу Трапезонцева подписано Голицыным, а также его непосредственным начальником, лейтенантом госбезопасности Михельсоном и начальником отдела Мигбертом. Однако оно никем не утверждено и не датировано. Этого, по большому счёту, и не требовалось. Списки («альбомы») шпионов отсылались на утверждение в Москву без предъявления оформленных дел.
В 1955 году сестра Трапезонцева, Вера Борисовна Балиева, подала в Ростове-на-Дону заявление на имя военного прокурора:
«Прошло уже 18 лет, и мы ничего не знаем о судьбе брата, уже 18 лет брат несёт тяжёлое наказание. Умоляю Вас, помогите установить местонахождение брата, пересмотрите его дело и освободите его, если жив, а если умер за это время, прошу Вас об одном: снимите с нашей семьи это позорное клеймо, реабилитируйте его имя, чтобы сын с гордостью нёс имя своего отца».
Началось расследование. Провели допросы в Ленинграде. Бывший свидетель по делу – сосед по квартире Трапезонцева – проживал всё там же. Теперь в его показаниях значилось: «Со стороны Трапезонцева я никогда не слышал каких-либо недовольств Советской властью», «после ареста Трапезонцева я вскоре был вызван в органы НКВД, где меня расспрашивали в отношении Трапезонцева», «показаний в отношении враждебной деятельности Трапезонцева, его связи врагом народа, бывшим директором „Союзмолоко“ в гор. Красногвардейске, а также о вылазке Трапезонцева в защиту классовых врагов я не подтверждаю, т. к. таких показаний я не давал. Со стороны следствия мне было заявлено, что Трапезонцев арестован за контрреволюционную деятельность, и поэтому следователь, допрашивавший меня, настаивал неоднократно на подтверждении того, что Трапезонцев был контрреволюционером. Следователем мне предлагалось подумать и вспомнить всё о Трапезонцеве, при этом он заявил мне „что вы боитесь, ведь Трапезонцев арестован как контрреволюционер“».
Бывший следователь Трапезонцева пенсионер Голицын допрашивался как свидетель в связи с разбором нескольких дел и дал весьма интересные пояснения:
– В настоящее время я не припоминаю арестованных в 1937 году Сокольского, Трапезонцева, Хейфеца, по делам которых мне приходилось вести расследование их преступной деятельности.
– Вам предъявляются для ознакомления архивно-следственные дела по обвинению Сокольского, Хейфеца, Трапезонцева, в которых постановления об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения, протоколы допросов обвиняемых, обвинительные заключения подписаны Вами. Теперь Вы вспоминаете, что принимали участие в расследовании преступной деятельности Сокольского, Хейфеца и Трапезонцева?
– Ознакомившись с архивно-следственными делами по обвинению Сокольского, Хейфеца и Трапезонцева, я подтверждаю, что принимал участие в расследовании преступной деятельности Сокольского, Хейфеца, Трапезонцева, но в настоящее время я не помню, каким образом проводилось расследование по указанным арестованным и на основании каких материалов они были арестованы.
– На основании каких материалов арестовывались лица в период 1937–1938 годов, подозреваемые в сотрудничестве с разведорганами буржуазной Польши?
– За период работы в XI отделе УНКВД ЛО я никогда не имел каких-либо материалов, говорящих о принадлежности того или иного лица к разведорганам Польши. Работая оперуполномоченным в XI отделе и считаясь малоопытным работником по линии «КРО», я по указанию заместителя начальника XI отдела Утикаса занимался массовой выпиской постановлений на арест на основании списков лиц разных национальностей, работавших на предприятиях. При выписке постановлений на арест формула обвинения того или иного лица давалась Утикасом. Как я уже показал, материалов, дающих право обвинять или подозревать то или иное лицо в преступной деятельности, в отделе не имелось. На основании приказа НКВД СССР № 00485 от 1937 года были проведены массовые операции, т. е. аресты «националистов», в первую очередь были арестованы поляки, которые в ходе следствия обвинялись в шпионаже в пользу бурж. разведорганов Польши или в принадлежности к контрреволюционной организации «ПОВ». В последующем были арестованы финны, эстонцы, латыши, харбинцы, перебежчики из буржуазных стран, которые работали на предприятиях гор. Ленинграда.
Списки в XI отдел «националов», насколько мне известно, поступали из III отдела УНКВД ЛО, которые были принесены из указанного отдела назначенным на должность нач. XI отдела Мигбертом. Кроме того, Мигберт перевёл из III отдела в XI отдел сотрудников: Меклера, Гертнер, Давыдова, Фигура, Алёхина, Антоновского, Михалёва, Бутылёва, Габаева, которые составляли основное «ударное звено» в отделе. Указанные лица давали самое большое количество «расколов» и признательных показаний. Нам запрещалось интересоваться работой указанных лиц. За «хорошие» показатели в работе указанные лица неоднократно поощрялись начальником отдела Мигбертом.
Со стороны кабинета, где работали Меклер и Давыдов, всегда раздавались крики арестованных, а поэтому и не удивительно, что они имели лучшие показатели в работе отдела, давали они всегда самое большое количество «расколов» арестованных.
Примерно в 1937 году мне с Бутылёвым была дана для ведения следствия Суворикова, работавшая на одном из теплоходов загранплавания. По указанию Мигберта мы с Бутылёвым допрашивали Суворикову в течение восьми дней непрерывно, держали её на «конвейере». Однажды к нам зашёл начальник Управления НКВД ЛО Заковский, которому было доложено, что от Сувориковой никаких показаний не получено в течение восьми дней, а материалов, изобличающих её в преступной деятельности, нет. Заковский нам заявил, что мы плохо работаем. В этот же день арестованная от нас была взята и передана была для ведения следствия Гертнер, которая на следующий день получила от Сувориковой признательные показания о шпионской деятельности.
– На основании каких материалов были арестованы Сокольский, Хейфец, Трапезонцев.
– Как я уже показал выше, я никогда никаких материалов в XI отделе о принадлежности того или иного лица к разведорганам иностранных государств перед арестом не видел. По всей видимости, Сокольский, Хейфец, Трапезонцев были арестованы безо всяких имеющихся на них материалов.
– Применялись ли в ходе следствия к Сокольскому, Хейфецу и Трапезонцеву меры физического воздействия?
– Работая с арестованными, я никогда не применял меры физического воздействия к ним, а в частности к Сокольскому, Хейфецу, Трапезонцеву.
– Признательные показания Сокольского, Хейфеца, Трапезонцева на следствии можно считать действительными и правдоподобными?
– В период 1937 года полученные признательные показания на следствии Сокольского, Хейфеца и Трапезонцева я считал правдоподобными, т. к. перепроверить в тот период времени их я не мог, т. к. очные ставки не разрешались руководством, а также нельзя было разыскивать архивные материалы. После постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. «Об извращении следственной работы в органах НКВД» я был назначен старшим группы по пересмотру дел на лиц, которые ко дню выхода в свет вышеуказанного Постановления не были осуждены. В беседах с арестованными о причинах дачи признательных показаний в ходе следствия, некоторые из них объясняли, что, находясь в тюрьме, они подвергались агитации других арестованных, чтобы давать признательные показания на следствии, с тем чтобы впоследствии на суде от них отказаться. По указанной причине Сокольский, Хейфец и Трапезонцев также могли попасть под такую агитацию со стороны других арестованных с тем, чтобы впоследствии отказаться от своих признательных показаний в суде.
О том, как истязали Трапезонцева, как за признание сулили смягчить его участь на суде, как подсаживали «наседок» в камеру для провокационных разговоров – никто уже не узнает. 21 сентября 1957 г. Трапезонцев реабилитирован Военным трибуналом Прикарпатского военного округа, так как «установлена необоснованность его ареста и осуждения по недостаточным для обвинения материалам».
В пояснениях Голицына упоминаются:
Буфетчица парохода загранплавания «Жан Жорес» Надежда Ивановна Суворикова. Расстреляна 21 ноября 1937 г. по так называемому Списку польских шпионов № 29. В предписании на расстрел значится 42-й из 93 «шпионов». Помянута в 3-м томе «Ленинградского мартиролога».
Адвокат Михаил Моисеевич Хейфец. Расстрелян 15 января 1938 г. по так называемому Списку польских шпионов № 54. В предписании на расстрел значится 75-м из 97 «шпионов». Помянут в настоящем томе «Ленинградского мартиролога».
Юрисконсульт конторы Главстекло Тимофей Владимирович Сокольский. Расстрелян 25 января 1938 г. по так называемому Списку польских шпионов № 56. В предписании на расстрел значится 41-м из 84 «шпионов». Будет помянут в 8-м томе «Ленинградского мартиролога».
* * *
В Государственном архиве Российской Федерации сохранилось заявление младшего сына расстрелянного – Бори Трапезонцева (опубликовано, с небольшими неточностями, в кн.: Общество и власть, 1930-е годы. М., 1998, см. главу «Счастливое детство»):
В Президиум Верховного Совета СССР.
Копия: Прокурору Союза СССР
От Бориса Трапезонцева, проживающего
в г. Ленинграде по Мытнинской наб., д. 3, кв. 5.
Ученика 7 класса 14 школы Петроградского района
Заявление
Я ученик 7 класса 14 школы Петроградского района г. Ленинграда обращаюсь к Вам с просьбой рассмотреть моё зявление.
17 января 1938 г. моя мама Трапезонцева Сусанна Павловна выслана из Ленинграда в Лиски Воронежской области по делу моего отца Трапезонцева Гавриила Борисовича, который арестован в Ленинграде 27 октября 1937 г., в январе 1938 г. выслан на Дальний Восток. Надо мной взята опека сестрой моей матери, служащей в Государственном Эрмитаже. Лето нынешнего года я провёл у матери на месте её ссылки. Я нашёл её в очень тяжёлом состоянии, убитой горем и разлукой со мной. Правда, сейчас она работает по своей специальности – учительницей в школе I ступени в колхозе на станции Пыхово (Воронежской области). В письмах ко мне мама пишет, что её полюбили ребята и ценит администрация школы как опытного педагога, но тем не менее мысль о школе, которую она была вынуждена была бросить в г. Ленинграде, не даёт ей покоя. Она очень страдает. Мне только 14 лет. Я всю свою жизнь прожил с родителями. Я не знаю, в чём заключается вина моего отца – нам никто ничего не ответил, несмотря на то что мама упорно этого добивалась. Я знаю только, что мама моя ни в чём не виновата. Прошу Вас пересмотреть дело и вернуть маму, так как мне очень тяжело жить и учиться одному.
Пожалуйста, я Вас очень прошу: ответьте на моё письмо. Я буду очень ждать. Прилагаю характеристику с прежней службы мамы.
Боря Трапезонцев
8 декабря 1938 г.
В заявлении упоминается опекунша Бориса – Анна Павловна Султан-Шах (1892–1978), хранитель в Отделе Востока Эрмитажа. Конечно, заявление составлено с её участием. Это не помогло. Сестра её полностью отбыла ссылку. Борис погиб на фронте.
Старший сын Трапезонцева, Григорий Гавриилович, собрал богатые сведения для своей родословной. На фото и в документах запечатлены Трапезонцевы и связанные с ними родством Султан-Шахи, Налбандяны, Орбели. Замечательные в разных областях деятельности люди. Уверяет Григорий Гавриилович, что своей родиной Трапезонцевы всегда считали Ростов-на-Дону, Нахичевань, где стоял их дом. В самом деле, в памятных книжках Области Войска Донского лекарь Борис Гавриилович Трапезонцев упоминается по меньшей мере с 1888 года. И только в архивно-следственном деле местом рождения значится Трапезунд.
А. Разумов