ВОСПОМИНАНИЯ О НАШЕЙ СЕМЬЕ
Жили мы в деревне Подберезье Хвойнинского района Ленинградской, а теперь Новгородской области. Семья у нас была большая: отец, мать, четыре брата и пять сестёр. Отец работал конюхом, кормил и поил лошадей, также выполнял другую работу в колхозе, он был хорошим сапожником. Я самая младшая в семье, всё время ходила за отцом, как хвостик, очень любила его. Днем наделаю ему шпилек и дратву, а вечером он сапоги шил всем.
Однажды пришёл к нам председатель колхоза, дядя Яша, и говорит отцу: «Сшей моим ребятам сапоги», а отец отвечает: «из чего же я тебе сошью, из газет что ли? Неси кожу, будут тебе сапоги». Дядя Яша на это ответил: «Если не будет сапог, то дорога тебе показана…» Мы всей семьёй в это время сидели за столом и слышали весь этот разговор. Это было 16 декабря 1937 года, а семнадцатого все люди с лесозаготовок ехали домой, на праздник, а нашу старшую сестру Анну и брата Алексея одних отправили в лес на работу. Ночью к нам пришли три мужчины в чёрных пальто, увезли отца, и с этого момента у нас начались «чёрные дни», нас стали считать детьми «врага народа».
Мы никак не могли понять, почему наш отец враг, если он работал как все люди и иногда даже больше – потому, чтобы прокормить такую большую семью. Нам было больно и тяжело слышать такое обвинение. После того как увезли отца, нам даже лошадь не давали, чтобы дрова к дому привезти, мы их на санках, да на себе таскали.
Когда началась война, нас с сестрой Ниной в школу не пустили, сказали что мы должны работать в колхозе, иначе нас выселят из дома, я окончила всего 2 класса. В 1943 году нас признали как семью военных, ведь четыре брата были на фронте, и выписали 8 кг муки. Какое же это было счастье! Все предыдущие годы мы голодали, летом ещё хоть собирали грибы–ягоды, а зимой искали мох, толкли и ели – что росло в огороде, всё отбирали, в доме были одни голые стены. Помню, когда брат ушёл на фронт, пришли и забрали его пиджак и брюки, а заступиться за нас было некому. Старшая сестра Дуся работала в военном госпитале, Анна уехала в Ленинград, где всю блокаду проработала на заводе, Вера с Ниной на военном аэродроме чистили снег, приезжали домой на день–два и снова уезжали. Дома оставались только я и мама. В то время мама болела очень, а мне приходилось работать за двоих.
Своего детства я не помню, с шести лет пришлось работать. Пишу, и слёзы катятся из глаз. Видно, в то время кому-то завидно было, что у нас такая большая дружная семья. Когда отца увезли, ему было 65 лет, нелюди думали, что мы пропадём, но мы выжили и выдержали все муки и лишения. Из такой большой семьи сейчас нас осталось три сестры, все инвалиды, мне, самой младшей, уже 75 лет. Вся наша жизнь была тяжёлая, да и сейчас не легче.
Валентина Екимовна Сорокина,
С.-Петербург
Яким Николаевич Майков расстрелян согласно протоколу Особой тройки УНКВД ЛО № 274. В предписании на расстрел в Ленинграде он значится 13-м из 41-го приговорённого к высшей мере наказания. По тому же протоколу 7 человек расстреляны в Боровичах. – Ред.