ЕВГЕНИЙ МИХАЙЛОВИЧ АЛЕКСЕЕВ
Не зарастет на сердце рана…
А. Кочетков
Мой отец, Евгений Михайлович Алексеев, родился 24 декабря (11 декабря по ст. стилю) 1896 года на хуторе Бородино Кубенского р-на Вологодской губернии. Его дед и бабушка по материнской линии приехали на пустое место, купили землю, где своими руками построили дом, расчистили лес под пашню и усадьбу, развели огород и посадили сад. Всё, что окружало моего отца в детские годы, было создано и поддерживалось трудами его бабушки и его родителей. Отец моего отца, выходец из многодетной семьи, не смог получить художественного образования, однако своими способностями и трудолюбием создал свою мастерскую и занимался церковной живописью и внутренней отделкой церквей.
Отец учился в Александровском реальном училище Вологды и в 1914 году окончил с отличием дополнительный класс, дающий право поступления в высшие учебные заведения. В том же году отец стал студентом факультета водных сообщений Петербургского института инженеров путей сообщения. В связи с разразившейся 1-й мировой войной, в 1916 году отец был направлен в Москву на обучение в школе прапорщиков. В дальнейшем он работал в военно-инженерном управлении и жил в разных городках на Севере России (в Беломорске и других местах).
В 1921 году его командировали в Петроград для продолжения учебы в институте, который он кончил в 1924 году и получил назначение в Ладожско-Мариинскую партию. В 1925 году он женился на Ии Васильевне Кузьминой, моей маме. В 1926 году родилась моя старшая сестра Марина, а в 1932 году родилась я.
С 1928 года мой отец работал на строительстве Нижне-Свирской ГЭС (Свирь-3), одной из крупных строек того времени. Возглавлял проектирование и строительство гидростанции выдающийся гидротехник академик Генрих Осипович Графтио. Отец работал на различных ответственных участках: на сооружении перемычки под котлован плотины, на производстве сборных железобетонных блоков для здания ГЭС, на строительстве плотины 2-й очереди при работавшей уже гидростанции. По отзыву Графтио в 1939 году, «техническая деятельность Е. М. Алексеева за время работы его на Свирьстрое должна быть оценена как исключительно продуктивная и добросовестная, способствовавшая надежному сооружению и успешной эксплуатации Свири-3».
В 1937 году заканчилось строительство жилого дома для сотрудников Свирьстроя в Ленинграде. Отец получил квартиру в этом доме и весной 1937 года перевёз в неё свою семью. Однако сам он возвратился на строительство следующей гидростанции – Свирь-2, в город Подпорожье, где находилось Управление строительства этой ГЭС. Летний отпуск 1937 года он провёл вместе с нами в Ленинграде, мы часто ездили в пригороды: Пушкин, Петродворец, Павловск. Последний раз мама говорила с отцом по телефону в ночь с 15-го на 16 декабря, неожиданно он сказал: «Я должен прервать разговор, береги детей». Наутро мама позвонила близким знакомым, ей дали понять, что отец арестован. Как и миллионы наших соотечественников, мы не знали тогда истинного значения приговора «10 лет без права переписки», не знал его и академик Графтио, когда писал отзыв о моем отце в 1939 году. После ареста отца мама поехала в Подпорожье. Следователь, к которому она обратилась (я не знаю его фамилии, но вспоминаю его с благодарностью), передал ей папино обручальное кольцо и часы, сказал, что искать отца бесполезно, и он советует ей возвращаться домой и растить своих дочерей.
Вероятно, благодаря тому, что мы жили отдельно от отца, в Ленинграде, нас не коснулись репрессии. Однако мама продолжала поиски отца, пыталась найти его в ленинградских тюрьмах. Отзыв, написанный Графтио, был отправлен в Прокуратуру СССР и вернулся обратно со следующей пометкой: штамп – картотека особого сектора Прокуратуры СССР, 15 декабря 1939 г. – «сведений нет».
Шло время, наступил 1947 год, затем 1948-й. Как ждали мы возвращения отца в это время!
После смерти Сталина, в 1954 году мама опять посылала запросы о судьбе отца в МВД, Прокуратуру Ленинградской области, затем, после 20-го съезда коммунистической партии, уже на имя Хрущёва. Получила ответ из Военной прокуратуры ЛВО, где было сказано: «Ваша жалоба от 12 мая 1956 г. на имя Н. С. Хрущева проверяется вместе с делом». Прошло ещё несколько месяцев, и маму вызвали к следователю на Литейный пр., д. 4. Ходила она туда несколько раз. Следователь сказал маме, что она одна подала заявление на реабилитацию, а по делу проходило несколько десятков человек. Наконец мама получила справку, выданную Военным трибуналом ЛВО, в которой сказано, что постановление Особой тройки УНКВД Ленинградской области от 30 декабря 1937 года в отношении Алексеева Е. М. отменено, и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления. Алексеев Е. М. реабилитирован посмертно. К этому следователь добавил, что папа умер в 1942 г. от гангрены правой ноги, место смерти – неизвестно. Так было восстановлено папино доброе имя, и мы считали, что кое-что узнали о его судьбе. Однако мысль о том, где и как прошли последние годы его жизни, что пришлось ему пережить, не оставляла нас. Выяснить что-либо дополнительно было невозможно.
В 1967 году мама побывала в посёлке Свирьстрой, где совершенно случайно познакомилась с учителем Меркушиным, который организовал при школе музей создания Нижне-Свирской ГЭС. Мама передала ему многие фотографии, статьи и другие документы. Огромной радостью было для неё появление очерка Меркушина о судьбе отца в подпорожской газете «Свирские огни» («Возвращённое имя», в номере от 26 декабря).
Мама умерла в 1974 году, так и не узнав истинную судьбу своего мужа. Только в 1989 году, по моему запросу, мне сообщили, что отец был причислен к офицерско-кулацкому заговору, обвинён во враждебном отношении к ВКП(б) и расстрелян в Ленинграде 2 января 1938 года.
Каким человеком был мой отец? Об этом я знаю по рассказам мамы, сестры, моих родственников и маминых друзей. Сама я помню только, как отец, человек высокий, подкидывает меня в воздух, помню ощущение восторга, охватившее меня.
Конечно, главным в его жизни была его инженерная деятельность, работал он исключительно добросовестно. Был хорошим организатором, внедрял усовершенствования, отличал его творческий подход к своей работе, ко всему, чем он занимался. От своего отца он унаследовал тягу к живописи. Ещё в детстве длинными зимними вечерами любимым развлечением в доме его родителей было рисование. Устраивали своего рода конкурсы, кто лучше нарисует на заданную тему. В нашей семье сохранились акварели и рисунки, выполненные отцом.
Так же с детского возраста отец любил землю, лес, природу. В саду и в роще на хуторе Бородино он знал каждый кустик, каждое дерево. Более крупные деревья были разделены между детьми, у отца в роще были любимые им березы. Отец также хорошо знал леса, окружавшие посёлок Свирьстрой, часто бывал там. Увлекался отец и фотографией. В то время фотографировали на пластинки и печатали контактным способом на фотобумагу. Фотографии получались очень чёткими. Чаще всего отец фотографировал букеты цветов и натюрморты, которые компоновал сам. В свободное время летом занимался теннисом, а зимой – лыжами.
Но главным увлечением отца, его душой была любовь к музыке. Он обладал неплохим тенором, мог часами аккомпанировать себе на рояле, очень любил романсы русских композиторов, песни Шуберта. В клубе ИТР на Свирьстрое ставили оперу Рахманинова «Алеко», в которой отец исполнял партию молодого цыгана.
Люди, знавшие отца, всегда вспоминали его добрым и отзывчивым человеком. Родители были дружны со многими семьями, жившими на Свирьстрое. Когда собирались вместе близкие им люди, отец был душой компании, однако в незнакомой обстановке он становился замкнутым и молчаливым.
Почти тринадцать лет прожили вместе мои родители, и мама всегда вспоминала эти годы как самый счастливый период своей жизни. Она не могла смириться с мыслью, что отца нет в живых, и долгие годы надеялась на чудо, на его возвращение домой. Будучи очень больным человеком, инвалидом 2-й группы, мама все силы приложила к тому, чтобы дать своим дочерям высшее образование. Моя старшая сестра, Марина Евгеньевна Вейнер, окончила архитектурный факультет ЛИСИ, работала в проектных институтах нашего города. По её проектам построены административные, жилые здания, объекты здравоохранения в Пензе, Риге, Львове и Ленинграде. Я окончила Лесотехническую академию по специальности «озеленение» и также работала в проектных институтах нашего города.
Ксения Евгеньевна Узилевская,
С.-Петербург
По групповому делу, организованному НКВД, одновременно с Евгением Михайловичем Алексеевым расстреляны ещё 38 человек. 30 декабря 1937 г. Особая тройка вынесла решение о их расстреле согласно протоколу № 275. 31 декабря отдано предписание на расстрел, в котором Алексеев значится под номером 4. Всего 2 января, в первый день расстрелов нового 1938 года в Ленинграде, согласно этому предписанию числятся расстрелянными 53 человека. Возможное место захоронения – Левашовское мемориальное кладбище.