Оболенская Кира Ивановна
Оболенская Кира Ивановна, 1889 г. р., уроженка г. Грубешов Седлецкой губ. (Польша), русская, б. княжна, беспартийная, библиотекарь 73-й школы, проживала: г. Ленинград, Можайская ул., д. 28, кв. 9. Арестована 14 сентября 1930 г. Тройкой ПП ОГПУ в ЛВО 15 января 1931 г. осуждена по ст. 58-11 УК РСФСР на 5 лет концлагеря. Отправлена этапом в Кемь. В 1932 г. досрочно освобождена. В 1937 г. преподавала иностранные языки в неполной средней школе г. Боровичи Лен. обл. Арестована 20 октября 1937 г. Особой тройкой УНКВД ЛО 10 декабря 1937 г. приговорена к высшей мере наказания. Расстреляна в г. Боровичи 17 декабря 1937 г.
КИРА ИВАНОВНА ОБОЛЕНСКАЯ
Многие годы не могла я примириться с внезапным исчезновением тети Киры. Я ее любила и верила, что она жива, что она где-нибудь в далеком монастыре – ведь не может такой прекрасный человек пропасть бесследно.
У моего прадеда, Георга фон Ольдерогге, были три дочери. Старшая, Елизавета, вышла замуж за Ивана Дмитриевича Оболенского. Младшая, Евгения, – за Александра Теофиловича Барановского. У Оболенских были две дочери и пятеро сыновей. У Барановских – сын и дочь (моя мама). Выйдя в отставку, мой прадед купил в Муроме небольшой дом с садом. Обе семьи лето проводили вместе в Муроме, а зимой продолжали встречаться в Петербурге. Дети Оболенских и Барановских росли вместе, во взаимном уважении, и очень любили друг друга.
Иван Дмитриевич принадлежал к родовитой, но обедневшей семье князей Оболенских. Моя мама вспоминала, что он был очень похож на Болконского-отца, такой же строгий, требовательный. Сам военный, он и своих сыновей хотел видеть только военными. Они пошли в военные корпуса – не в «белоподкладочные», а в более скромные, но и там требовались денежные средства на содержание и обмундирование. (Я очень хорошо помню фотографию сыновей Оболенских – стоят мальчики в ряд.) А Иван Дмитриевич имел мизерный по тем временам доход. Жили Оболенские на 6-м этаже очень скромной квартиры на Можайской улице. Как же радовался Иван Дмитриевич, когда его пятнадцатилетняя дочь Кира смогла устроиться преподавателем в школу и прибавила свой небольшой заработок к бюджету семьи!
Грянула мировая война, на ее фронтах погибли двое сыновей Оболенских. Их отец сразу сильно сдал, и Кира Ивановна стала опорой семьи.
Я помню тетю Киру с 1925 г. В то время мы жили в просторной квартире в доме 38/9 на углу Сергиевской (ул. Чайковского) и Воскресенского (пр. Чернышевского). Семью из семи человек содержал мой отец. Он окончил два института и был, по-видимому, хорошим инженером и специалистом – его приглашали консультантом в разные проектные организации. По праздникам в нашем доме собиралось много друзей и родных – художников, музыкантов, артистов. До сих пор мои друзья детства вспоминают Рождество в нашем доме – нарядную елку до потолка, праздничную суету, подарки. А в Пасху – длинный стол, накрахмаленная скатерть, белоснежные салфетки, горка ярких яиц и вазочки с гиацинтами. А как вкусно пахло! Бабушки соревновались в приготовлении вкусных угощений. Было тепло и радостно. И в семейные праздники, и по будням, когда только могла, приходила наша любимая тетя Кира. Она была теплый, добрый, милый, ласковый и уютный человек – бывают такие люди. Одевалась скромно, голос у нее был какой-то мягкий, негромкий. Они с мамой подолгу беседовали на разные темы. (Мой дедушка, Александр Теофилович Барановский, человек широко образованный, дороживший перепиской со Львом Толстым, полушутя утверждал, что по уму и тактичности тетя Кира – «приятное исключение среди женщин».) А детей тетя Кира радовала вниманием к детским заботам – дарила нам интересные книги и открытки.
Я помню, как мы с тетей Кирой сидели у нас на балконе. Начинался вечерний благовест – колокольный звон Сергиевского собора, церкви Всех Скорбящих, собора Косьмы и Демьяна, Спасо-Преображенского собора… Мы молча слушали, и потом тетя Кира мне говорила: «Как в такой вечер приятно слушать их голоса». Может быть, с тех пор и потому я очень люблю вечер, сумерки, что всегда вспоминаю, как мы тогда сидели вместе, слушали.
Потом тетя Кира исчезла, перестала к нам приходить. Я спрашивала, где она, и мама, не желая говорить правду, сказала, что она ушла в монастырь. Мы понимали: от нас требуется уничтожить память о ней, о ее братьях-офицерах. Помню, когда я пошла в школу, бабушка мне сказала: «Пожалуйста, не говори никому, что у дедушки письма графа Толстого». И эти письма были уничтожены. И фотография Оболенских, где мальчики стоят все в мундирах (старший, Борис, уже кончил кадетский корпус, а младшие еще были в корпусе) и сам Иван Дмитриевич рядом, – всё было уничтожено.
Но моя мама назвала своих детей именами Оболенских: сына – в честь Вадима, а меня – в честь тети Киры. И я рада носить это имя.
Кира Константиновна Литовченко, С.-Петербург
В качестве комментария к воспоминаниям К. К. Литовченко мы приводим три документа из дела о ленинградском аресте и осуждении Оболенской (архив «Ленинградского мартиролога», копия).
Из протокола допроса от 15 сентября 1930 г.
(допросил и записал оперуполномоченный 2-го отделения Особого отдела ПП ОГПУ в ЛВО Орешников)
Я не отношу себя к разряду людей, разделяющих платформу Советской власти. Мои разногласия с Конституцией советской начинаются от вопроса об отделении церкви от государства. Себя я отношу к «сергиевцам», т. е. к людям, придерживающимся чистоты православия. От единомыслия с направлением советской государственности отказываюсь. Я считаю себя обязанной быть лояльной к Советск[ой] власти, в то же время, потому что служу ей и тем самым имею некое материальное обеспечение. На службе я являюсь библиотекарем, от непосредственного общения с молодежью я изолирована самим характером своей работы, так как я являюсь классификатором. Общественной работы я никакой не несу и ее избегаю, довольна тем, что моя служба поглощает много времени и не заставляет меня проявляться активно на общественном фоне школьной жизни. Должна заявить, что с моими воззрениями общественными и политическими я, естественно, не могу в советском духе нести общественной работы. С политикой Советской власти в области сел[ьско]хоз[яйственной] жизни страны не согласна. Раскулачивание считаю мерой несправедливой по отношению к крестьянcтву, карательную политику Советск[ой] власти, как террор и пр., считаю неприемлемыми для гуманного и цивилизованного государства. Своими мыслями и настроениями я кроме семьи – матери, сестры и брата – ни с кем не делилась. Брат мой человек новой формации и у меня с ним отношения сдержанные. Категорически заявляю, что кроме семьи ни с кем своими настроениями и политическими взглядами не делилась. Переписку с заграницей вела с теткой Чебышевой и с братом, кот. эмигрировал с начала революции во Францию и сейчас там служит на скаковом ипподроме наездником. Никаких к. р. группировок, организаций или отдельных лиц, активно враждебно настроенных к Советск. власти, я не знаю, но одновременно заявляю, что называть какие бы то ни было фамилии, если бы речь шла об их причастности к политическому криминалу против Сов. власти, считаю недостойным себя, ибо знаю, что это в условиях советск. действительности навлекло бы для них неприятности, вроде арестов, высылок и т. п.
[Подпись] К. Оболенская
Ходатайство Анны Ильиничны Елизаровой-Ульяновой
об освобождении арестованной Оболенской
Учительницу школы в поселке «Самопомощь» Киру Ивановну Оболенскую я знала в 1904–7 годах, когда жила на станции Саблино и часто бывала в Поповке. Знала ее как человека трудящагося со школьной скамьи, ничем не проявлявшаго своего княжескаго происхождения. Теперь, когда она является единственной поддержкой старухи матери, потерявшей во время мировой войны двоих сыновей, я поддерживаю ходатайство матери освободить ее дочь, – в том случае, конечно, – на что я надеюсь, – что К. Ив. Оболенская не принимала участия ни в каких противосоветских политических выступлениях.
А. Елизарова-Ульянова.
Партстаж с 1898 г.
Партбил. № 0001150
5/X [19]30 г.
Москва, Манежная, 9.
Телеф. 321-08
МЕМОРАНДУМ
на гр[ажданку] ОБОЛЕНСКУЮ Киру Ивановну, осужденную по
делу № 70943 ТРОЙКОЙ при ПП ОГПУ в ЛВО.
Гр-ка ОБОЛЕНСКАЯ Кира Ивановна, б. княжна, осуждена за ведение к-р агитации, церковница тихоновского толка. Для вербовки не подходит. Особым ограничениям не подлежит.
Пом. нач. 2 отд. ОО
(Янишевский)
В марте 1931 г. Меморандум был направлен в Кемь вместе с осужденной на 5 лет концлагеря Оболенской. Так, несмотря на ходатайства своей матери, Елизаветы Георгиевны, и сестры Ленина, Кира Ивановна попала на Беломорстрой. Работала в лагерной больнице, что-то преподавала заключенным. Была переведена в Свирьлаг. В 1934 г. досрочно освобождена. В 1934–1935 гг. работала в Маловишерской и Соминской больницах. В 1936 г. поселилась в Боровичах, преподавала немецкий язык в школе. Была вновь арестована как член «контрреволюционной организации церковников» и расстреляна в Боровичской тюрьме. Место захоронения расстрелянных в Боровичах неизвестно.
Биографические справки о Кире Ивановне Оболенской есть в Боровичской и Новгородской книгах памяти жертв политических репрессий, в настоящем томе «Ленинградского мартиролога» (с. 138). О «Бойне в Боровичах» рассказано также в кн. М. Н. Петрова «Крест под молотом» (Великий Новгород, 2000. С. 276–279).
Материалы о новомученице Оболенской, расстрелянной по одному делу с Екатериной Арской, передал в Историко-каноническую комиссию С.-Петербургской епархии свящ. Владислав Кумыш (см. об Арской с. 24, 507–510 настоящего тома). Им же написана обширная статья о Кире Ивановне для журн. «Церковный вестник» (2002. № 1–2. С. 41–48).
Анатолий Разумов
