Кодацкий Иван Федорович

Кодацкий Иван Федорович, 1893 г. р., уроженец г. Николаев, русский; член ВКП(б) в 1914-1937 гг., делегат XVII съезда ВКП(б), член ЦК ВКП(б), нач. Главного управления легкого машиностроения Наркомтяжпрома, проживал: г. Москва, гостиница "Метрополь", комн. 370. (В 1929-1936 гг. председатель Ленсовета, проживал: г. Ленинград, Кронверкская ул., д. 23, кв. 109.) Арестован 28 июня 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 29 октября 1937 г. приговорен по ст. ст. 58-7-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Москва 30 октября 1937 г. (Донское кладбище).

ИВАН ФЕДОРОВИЧ КОДАЦКИЙ

На зимних школьных каникулах 1937 года папы уже не было в Ленинграде. Как раз перед тем, как ему заступить на новую должность в Наркомтяжпроме, умер Орджоникидзе. Папа дружил с ним и рассчитывал вместе работать. Он очень переживал смерть Орджоникидзе, его это угнетало, и все-таки он переехал в Москву. Он жил в гостинице «Метрополь».

Брат закончил школу. Я закончила 7 классов. Мама закончила университет. И мы должны были двигаться следом за папой. Мама еще оставалась в Ленинграде, а мы с братом уже были как бы в Москве – на цековской даче в Архангельском, поскольку папа был членом ЦК. На субботу и воскресенье к нам приезжал папа, эти дни мы проводили вместе. Мы жили на всем готовом. Еду нам приносили, убирали, у нас было три комнаты, все как положено. В таких же ленсоветовских дачах мы жили раньше под Лугой. Такая же дача была в Хосте на Кавказе. В 36-м году папа был еще председателем Ленсовета, и мы провели с ним последнее лето в Хосте.

Когда папу арестовали в гостинице «Метрополь», брат уехал, чтобы помочь маме в Ленинграде. Я жила какое-то время в Архангельском, люди на даче не бросили меня на произвол, подкармливали. Потом мама приехала за мной, и мы оказались опять в Ленинграде.

Был обыск, была конфискация имущества. Когда я приехала из Москвы, часть помещений у нас уже была запечатана. И мы из большой шестикомнатной квартиры на Кронверкской переехали, а точнее нас перевезли, на Сенную – в жуткую коммунальную квартиру.

Вскоре арестовали маму. Дома мы были с мамой вдвоем. Пришел военный, по отношению к маме он вел себя очень корректно. Обыска не было. Только проверили в отношении оружия все карманы, все пальто, всё что висело на вешалке. Солдат с ружьем стоял у дверей. Военный предъявил ордер на арест, мама собрала свои вещи и сказала мне, чтобы я после седьмого класса шла в техникум, чтобы приобретала какую-то специальность. А я ей сказала: ты же придешь скоро, это недоразумение какое-то.

(Моя мама очень следила за тем, чтобы повышался культурный уровень нашей семьи, особенно отца, который занимал такой пост, и она в этом отношении приложила много сил. Отучила его от некоторых украинских выражений, украинских слов. Отец кончал в Николаеве техническое училище, и если посмотрите его фотографии, никогда не скажете, что это простой рабочий. Но люди его круга вообще чувствовали, что им не хватает образования. Когда у нас в школе какие-то анкеты надо было писать, то я у мамы спросила: как мне писать, папа служащий? Мама мне сказала: твой папа рабочий. Потому что сегодня он председатель, а завтра, если не будет председателем, – он пойдет к станку.)

Когда маму арестовали, мы остались с домработницей Матрешей. Раньше у нас была другая домработница. А эта была совершенно точно от НКВД. Ее всё время направляли к высокопоставленным особам. Она была домработницей у начальника НКВД Медведя, а потом у его заместителя Запорожца. Нам дали ее после убийства Кирова, когда у отца появилась охрана. Матреша на первых порах нас не бросила и жила с нами на Сенной, хотя у нее была своя комната в доме на Кронверкской.

Брат устроился учеником на завод «Красногвардеец». Вообще-то он после окончания школы поступил в институт Бонч-Бруевича. А потом, когда это случилось все с папой, его сразу отчислили. Я определилась в школу на углу Майорова и Садовой и пошла в 8-й класс.

Брата арестовали в ноябре, ему еще не было восемнадцати. В системе НКВД в то время уже произошла замена. Появились новые чекисты, которые мнили, что им все дозволено. Пришел дворник, пришел солдат с ружьем и молодой чекист. Всё он перерыл, всё его интересовало. Нашел зажигалку в виде пистолетика – забрал. Увидел открыточку – три диснеевских поросенка, а вокруг ноты. Посчитал, что это какие-то знаки, что это не всё так просто. Тоже забрал. Смутно помню, брат только сказал мне, чтобы я шла жить к тете – папиной сестре, на Чайковскую. И я потом переехала к ней жить,

Ходила в «Кресты» к брату, свидания мне не давали… Пошла к прокурору, Борису Павловичу Позерну, – наши семьи очень дружили, мы встречались на правительственных дачах отдыха. В прокуратуре была запись, стояли люди с ночи. Но я была юркая девочка – как только дежурный на что-то отвлекся, взбежала по лестнице на второй этаж и к секретарю: «Я Кодацкая Надя, передайте Борису Палычу, что я хочу с ним поговорить». Он моментально доложил, и я попала к Позерну. Борис Павлович спрашивал, как я живу, с кем я живу. Меня тогда поразил его очень грустный, унылый вид. Он, может, и боялся со мной разговаривать откровенно, там безусловно были подслушивающие аппараты. Я просто попросила его помочь организовать передачу вещей брату. И он мне устроил передачу: теплые вещи и деньги. А уже вскорости брату дали 5 лет и по этапу отправили на Дальний Восток. Он ехал на строительство железной дороги. Там ничего еще не было, кроме голода, они сами строили себе дома и прочее. Потом это БАМ называлось. Конечно, очень, очень тяжела судьба брата, не передать даже словами.

А меня забрали в центральный распределитель на Петроградской стороне, напротив садика Дзержинского.

Вот тюремная фотография отца, я все время на нее смотрю. Всё думаю, как же это случилось. Люди, которые попали в такую ситуацию, сразу были оторваны от семьи, от своих детей. Чтобы добиться от них какого-то признания – что они являются врагами, шпионами, – им говорили: подумайте о своих детях. В первую очередь им говорили: подумайте о своих детях. А они ради детей своих могли бы подписать всё что угодно. Всё что угодно.

В подвале, когда их вели на расстрел, о чем они думали, несчастные эти мужчины, отцы? Они думали, конечно, о том, что теряют своих детей. И что будет с этими детьми... И отец, наверно, не думал, что такая судьба будет ожидать его сына.

Надежда Ивановна Кодацкая,
С.-Петербург

1937 год начинался мрачно. 2330 января проходил открытый судебный процесс над участниками «параллельного антисоветского троцкистского центра». Сталин лично руководил ходом следствия и процесса. 1 февраля 1937 г. был расстрелян, среди прочих, главный подсудимый 1-й зам. Орджоникидзе Г. Л. Пятаков. 18 февраля покончил жизнь самоубийством Орджоникидзе. 23 февраля открылся один из наиболее погромных в отношении «врагов народа» пленумов ЦК ВКП(б). 27 февраля были арестованы Н. И. Бухарин и А. И. Рыков.

О положении Кодацкого можно было судить по сообщениям ленинградских газет. 22 января он как председатель Ленсовета находился в президиуме общегородского собрания в Театре оперы и балета им. Кирова по случаю годовщины со дня смерти Ленина. 11 февраля там же состоялся «Торжественный вечер», посвященный 100-летию со дня гибели Пушкина. Кодацкого в президиуме не было. 14 февраля пленум Ленсовета обсуждал организационный вопрос, о содержании которого «Ленинградская правда» сообщила только через день, 16 февраля. Пленум освободил Кодацкого от должности по решению горкома ВКП(б) («Пленум подчеркнул, что главную ответственность за такое состояние работы президиума Ленинградского Совета, особенно нетерпимое в условиях новой Сталинской конституции, несет председатель Ленинградского Совета т. Кодацкий И. Ф., проявивший недопустимую для большевика беспечность в руководстве порученной ему работой»). Ясно, что в Москву Кодацкий собирался в угнетенном состоянии. 28 июня его арестовали в «Метрополе». В протоколе обыска на даче ВЦИК № 3 значится присутствующим его сын Юрий. В анкете арестованного профессия Кодацкого указана как «токарь по металлу». В графе «образование» записано, что он окончил церковную школу и ремесленное училище. Кодацкий обвинялся в том, что «являлся активным участником антисоветской организации правых, принимал активное участие в подготовке террористического акта против Кирова, организовал широкое вредительство в коммунальном хозяйстве гор. Ленинграда с целью вызова недовольства трудящихся советской властью».

Имена бывших ленинградских руководителей Кодацкого, Комарова, Струппе и Чудова были включены по 1-й (расстрельной) категории в «Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР» от 21 октября 1937 г. Список подписали собственноручно Сталин, Молотов, Каганович и Ворошилов.

В протоколе закрытого судебного заседания Военной коллегии Верховного суда СССР по делу Кодацкого отмечено, что оно длилось с 12-50 до 13-05. Можно ли за 15 минут произнести вслух обвинительное заключение, разъяснить подсудимому сущность обвинений, спросить, признает ли он себя виновным и выслушать последнее слово подсудимого – открытый вопрос. Кодацкий как будто бы отказался признать подготовку теракта и в последнем слове сказал, что «искренне признался в своих преступлениях перед партией и родиной. Просит сохранить ему жизнь, чтобы искупить свою вину на работе». Вполне возможно, что следователи обещали ему сохранить жизнь в обмен на признание части преступлений. Его расстреляли на следующие сутки после вынесения приговора. А потом сожгли в крематории Донского кладбища. И. Ф. Кодацкий, один из ближайших к Кирову ленинградских руководителей, реабилитирован 14 марта 1956 г.

Б. П. Позерн был арестован 8 июля 1938 г. Расстрелян в Москве 25 февраля 1939 г. Реабилитирован. О семье Позернов см. также на с.   настоящего тома.

Филипп Демьянович Медведь 23 января 1935 г. осужден на 3 года ИТЛ за «преступно–халатное отношение к служебным обязанностям, приведшее к убийству Кирова». Работал в Дальстрое (Колыма). Расстрелян в Москве 27 ноября 1937 г. Реабилитирован.

Иван Васильевич Запорожец 23 января 1935 г. осужден на 3 года ИТЛ за «преступно–халатное отношение к служебным обязанностям, приведшее к убийству Кирова». Работал в Дальстрое (Колыма). 1 мая 1937 г. приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян в Москве. Не реабилитирован.

Жена Кодацкого Лидия Александровна Кодацкая, 1896 г. р., уроженка г. Гатчина, была арестована 15 июля 1937 г. Особым совещанием при НКВД СССР осуждена как «член семьи изменника Родины» на 8 лет ИТЛ. Отбывала срок в Темниковском ИТЛ и Воркутлаге. Освобождена 20 августа 1943 г. и направлена на поселение в п. Кожва Коми АССР. С 1945 г. жила в Краснодаре. Реабилитирована в 1956 г. Умерла в 1975 г.

Сын Кодацкого Юрий Иванович Кодацкий, 1919 г. р., был арестован 21 ноября 1937 г. Особым совещанием при НКВД СССР 19 июня 1938 г. осужден как «член семьи изменника Родины» на 5 лет ИТЛ. 27 июля 1938 г. направлен в г. Мариинск (Сиблаг). Отбывал срок в Тайшете (Западный железнодорожный ИТЛ), в Комсомольске-на-Амуре (Востлаг). Умер в больнице Омлага 16 августа 1942 г. в 13 часов 45 минут. Похоронен на Казачьем кладбище в Омске, ныне не существующем. Реабилитирован 28 ноября 1956 г.

Двоюродный брат Кодацкого – Кадацкий-Руднев Иван Никитич, 1889 г. р., командующий Амурской Краснознаменной военной флотилией, был арестован 19 марта 1938 г. Военной Коллегией Верховного суда СССР 28 июля 1938 г. приговорен к высшей мере наказания и расстрелян. Реабилитирован в 1956 г. (См. о нем: Расстрельные списки. Москва, 1937–1941. «Коммунарка», Бутово. М., 2000. С. 179.)

Брат Кодацкого – Александр Федорович Кодацкий, председатель райсовета в Харькове, был исключен из партии и стал работать инженером.

Сестра Кодацкого – Евдокия Федоровна Пионтковская, была осуждена Особым совещанием при МГБ СССР 29 октября 1949 г. на 5 лет высылки в Красноярский край. Реабилитирована в 1956 г.

Домработница Кодацких Матрена Кузьминична в 1956 г. при разборе дела о возмещении Кодацким имущественного ущерба помогла доказать, что их вещи были изъяты и расхищены. Матрена Кузьминична сообщила, что на работу к Кодацким она была направлена сотрудником хозотдела УНКВД ЛО. (В доме на Кронверкской ул. она значилась прибывшей из Москвы 25 марта 1935 г.) Она подробнейшим образом перечислила предметы домашней обстановки и гардероба Кодацких. Вспомнила, что обыск у Кодацких в июне 1937 г. проводили 3–4 сотрудника УНКВД ЛО с часа ночи до двух часов дня. (В то время все вещи в квартире были приготовлены к вывозу в Москву и упакованы. Матрена Кузьминична собиралась в Москву вместе с хозяевами.) Часа через полтора после обыска чекисты вынесли из квартиры радиоприемник, пластинки, 3 охотничьих ружья, 2 бинокля, фотоаппарат, книги, переписку Кодацкого и др. вещи. После этого 4 комнаты были опечатаны, а две детские оставлены Кодацким и домработнице (с марта 1937 г. у нее была и своя жилплощадь). Через 3–4 дня их выселили в одну 24-метровую комнату в доме близ Сенной площади и позволили взять с собой вещи из детских комнат и вещи домработницы (кровать, стол, два стула, туалетный стол).

Реабилитации и правды о судьбе родных с 1956 по 1993 год добивалась дочь Кодацкого Надежда Ивановна Кодацкая. Для редакции «Ленинградского мартиролога» она передала ряд документов семейного архива и фото.

О Кодацком нет книг. Статьи с рассказом о его трагической судьбе появились только после 95-летия со дня его рождения. См. В. Бобров. Большевистская закалка // Вечерний Ленинград. 1988. 22 июля. С. 2; Смена. Л., 1989. 1 марта.Ред.


Иван Фёдорович Кодацкий. 1937 г. Лист Списка от 21 октября 1937 г. с именами бывших ленинградских руководителей Ивана Фёдоровича Кадацкого [Кодацкого] и Н.П. Комарова