Автономов Александр Дмитриевич

---

АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ АВТОНОМОВ

 

Мой дядя Шура был самым обычным человеком. Жил в Ленинграде, работал заместителем главного бухгалтера завода несгораемых шкафов. Женился на Ольге Евгеньевне Вейгелиной, сестре моей мамы, в 1928 году. Добросовестный работник, прекрасный семьянин, любящий муж, остроумный собеседник и шутник. Единственный его «грех» был в том, что он был думающим человеком.

Мне было 11 лет, когда дядя Шура «уехал в командировку на Дальний Восток», а тетя Оля «решила сама поехать из Ленинграда в Сибирь, чтобы быть ближе к дяде Шуре» (так нам говорили наши родители). Помню, как мы с братом бежали по платформе и махали вслед уезжавшей тёте Оле. На самом деле, как мы узнали позже, она была выслана в Омскую область как жена осужденного по 58-й статье.

Я и моя двоюродная сестра Ольга Даугавет (любимица тёти Оли, у Автономовых не было своих детей) читали в архиве ФСБ документы двух дел дяди Шуры: ленинградского и расстрельного, присланного из Магадана. Протоколы допросов, обвинительные заключения, приговоры… Перед нами предстал весь ужас разбитой жизни.

Дядя Шура был на военных летних сборах 1936 года в Детском Селе (c 1937-го – г. Пушкин), когда его арестовали. Из автобиографии и анкеты арестованного видно, что он происходил из бедной семьи почтового служащего. С 1914 по 1917 год служил прапорщиком в строю: командиром роты, начальником роты связи, начальником санитарной роты на германском и румынском фронтах. В Красной Армии служил с 1919 по 1923 г.

Из вопросов следователя и ответов свидетелей*:

 

– Что Вам известно о высказываниях Автономова по поводу Извещения Прокуратуры СССР о предании суду контрреволюционного троцкистского блока? […] Известны ли Вам ещё факты дискредитации судебного процесса над контрреволюционным троцкистско-зиновьевским блока (так в деле! – Ю. Б.) со стороны Автономова?

– Делопроизводитель запаса Автономов в своих беседах с нами, живущими совместно с ним Шустровым, Бубович, Израильским и Павловым, говорил, что «лидеров троцкистско-зиновьевского к/р террористического блока не расстреляют, а осудят на несколько лет, а потом освободят, т. к. здесь люди свои – борьба между ними идёт за власть. В царское время тоже была борьба за власть – цари убивали друг друга, чтобы занять престол, так и теперь между лидерами ВКП(б) и советского правительства с одной стороны и троцкистско-зиновьевского к/р террористического блока с другой стороны – идёт борьба за власть».

 

В Обвинительном заключении по делу значится, что Автономов «с момента прибытия на сбор систематически проводил среди военнослужащих Д/Сельского военного госпиталя контрреволюционную троцкистскую агитацию, направленную против репрессирования к/р троцкистов, пытаясь доказать исключительные заслуги Троцкого и Зиновьева в пролетарской революции, восхваляя их как вождей, обеспечивших победы на фронтах гражданской войны». (Обвинение подписали вр. оперуполномоченный Особого отдела Детскосельского гарнизона мл. лейт. ГБ Потапов, нач. Особого отдела ст. лейт. ГБ Зеленюк и зам. нач. Особого отдела ЛВО капитан ГБ Никонович. Утвердил Обвинение 20 октября 1936 г. зам. нач. УНКВД ЛО комиссар ГБ 3-го ранга Николаев.) Автономов виновным себя не признал, но суд Военного трибунала 7-го механизированного корпуса приговорил его к лишению свободы в ИТЛ сроком на пять лет без поражения в правах.

Началась каторжная эпопея дяди Шуры.

Апрель – май: этапирование во Владивосток; 30 мая – 1 июля: Владивостокская пересылка (Владивостокский ОЛП, Транзитный лагерь СВИТЛ, 3-я рота); 5 июля прибыл на пароходе “Джурма” в бухту Нагаево (ныне г. Магадан); с 8 июля – на 1-м строительном участке СВИТЛ, 87-й километр (пос. Палатка Хасынского р-на Магаданской обл.); с 29 сентября – на Лесозаводе того же участка, 74-й километр.

Начало лагерному, расстрельному делу Автономова, видимо, положил донос:

 

Нач-ку III-го отдела оперчасти 87 к/м

от з/к 74 к/м Завхоза Ермаченко А. Н.

“  “   “     тех-наряд Терещенко П. В.

Заявление

Доводим до вашего сведение отом, что 2/XI с/г в 21 час з/к Васильченка вел разговор отом что говорить сколко я камунистов партейцов перебил не десятки а сотни тех которои ходили портфелями, и в дальнейшим буду их и всегда готов стрелять и уничтожать партейцев призирать. Кроме Этого сдесь был тоже присуствал Бухгалтер Автономов с 58 ст., который только усмеявался всецело поддерживая инициациву выше Указаного з/к, а этот-же з/к неоднократные случаи за ним такие веши наблюдаются и сриди лагерников развозить пропаганду всю возможную, которая действительно вредно среди лагеря, которая дезорганизует всю лагерную дисциплину, и бытовы условие [далее на обороте. – Ю. Б.] в очем и ставим вас в известнось

Ксему [подписи] 3/XI

В деле есть протоколы допросов обвиняемых и свидетелей. К примеру:

                [вопрос следователя Крывенко, пом. оперуполномоченного райотдела НКВД]

– Скажите, говорили ли вы о том, что влижайшее [так! – Ю. Б.] время Япония подавить своими действиями Китай и затем перейдёт к воен. действиям с сов. Союзом и что Япония завоюет тереторию сов. Союза с которой изгонят всех коммунистов – которых будут рострелевать и давить как и в 1917 г. вовремя ревалюций и что правительство советского союза изобоязни военных наподеннийи [так! – Ю. Б.] в данное время занимается изгнанием из родины семей заключенных, находящихся в лагерях?“

                [ответ Автономова]

– Выше указанных разговоров я некому не говорил и даже не слыхал о подобных разговорах.

Тройка УНКВД по Дальстрою 12 ноября приговорила Автономова к расстрелу. 27 ноября в Хабаровске приговор утвердила Тройка УНКВД по Дальне-Восточному краю. Выписку из акта о расстреле подписал начальник Внутренней тюрьмы УНКВД по Дальстрою Кузьменков.

* * *

Тётя Оля пробыла в ссылке 17 лет. Сначала – в селе Тевриз Омской обл., с 1942 г. – в селе Усть-Ишим Омской обл., с 1944 г. – снова в Тевризе, а с 13 сентября 1948 г. – в селе Пресновка Северо-Казахстанской области. Работала счетоводом, бухгалтером, заместителем старшего бухгалтера. 25 января 1954 года была из ссылки освобождена и возвратилась в Ленинград. Умерла в 1976 году.

В ссылке и после освобождения тётя Оля пыталась узнать судьбу своего мужа. В мае 1958 года получила справку о его реабилитации. В полученном свидетельстве о его смерти причиною смерти была указана крупозная пневмония, а дата смерти – 5 декабря 1939 г. Эта версия существовала более 30 лет.

19 июля 1989 г. я получил новое свидетельство о смерти дяди Шуры. Теперь причиною его смерти указан расстрел, дата смерти – 5 декабря 1937 г., место смерти – прочерк.

Об Александре Дмитриевиче сохранилась добрая память в сердцах родственников и одна строчка в книге «За нами придут корабли..: Список реабилитированных лиц, смертные приговоры в отношении которых приведены в исполнение на территории Магаданской области» (Магадан, 1999. С. 64).

Сохранились 27 писем дяди Шуры из заключения (от 22 января по 18 октября 1937 года). Тетя Оля сберегла их и завещала положить после её смерти под голову. Просьбу выполнили отчасти. В гроб я положил наиболее поврежденные и трудно читаемые письма. Остальные (все они написаны карандашом) были в 1988 г. мною переписаны, откомментированы и в 1989 г. перепечатаны на машинке моим двоюродным братом Игорем Даугаветом.

«Я до сих пор до 21-го думал, что это недоразумение и скоро выяснится и меня выпустят. А в действительности какой кошмар, ведь в лучшем случае мне оставят 3 года. [...] Не написать ли тебе письмо Калинину и Сталину, объяснить, как из меня в 5 дней сделали контрреволюционера-троцкиста» (30 января, Ленинград, Константиноградская ул., 6, пересыльная тюрьма).

«Нужно будет жаловаться прокурору, потому что защитник слаб, и очень слаб. Нужно было опираться на то, что я вреда никакого не причинил, даже свидетели забыли, что я говорил, вот какая была “агитация”, а насчёт троцкизма – так это чушь сплошная». (1 февраля, оттуда же).

«Дорогая Лёшенька, я почти успокоился и примирился со своей участью и почти убеждён, что мне придётся просидеть все 5 лет. И думаю никуда ничего не писать. Ничего не выйдет. Куда ни пиши, они ничего не хотят понимать. Ладно, просижу, а там опять заживём с тобою, не причиняя никому никакого вреда, а честно работая на славу Родины. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты примирилась с участью и терпеливо переживала данное судьбой положение». (27 февраля, оттуда же).

«Мне можно писать только 2 письма до 1-го июля, больше не приказано, ну и пусть, это последнее отрадное, что мы имеем. Плевать, уж очень мы большие преступники! Ведь подумай: “Болтуны” – это не жук чихнул! Очень жаль, что моя честная и добросовестная служба в течение 20 лет пропала даром, да ещё плюс 6 лет пребывания в армии. Ну да ладно, может быть и так же хорошо амнистируют, как и хорошо наказали. Только досадно: за что? Я никого не убил, ничего не украл, никогда не был агитатором и никого не агитировал, что знают все, кто меня знает. [...] А вдруг, Алёша, в ноябре мы увидимся? Вот бы хорошо-то было! А, Алёшка, неужели мы с тобой опять увидимся и заживём ещё лучше, чем жили. Вот было бы счастье. [...] Лишь бы тебя, родная Алёшенька, застать здоровой. А уж тогда я бы поддержал твоё здоровье. Я бы все свои мысли посвятил тебе одной». (15 июня, Владивосток, транзитный лагерь СВИТЛ).

«Родная, ведь я о тебе не знаю ничего с июня м-ца, а теперь сентябрь. Жду с нетерпением Октябрьских торжеств, что-то они нам принесут, и вдруг освобождение? Я думаю, Лёша, как неожиданно и ни за что арестовали, так и выпустят неожиданно. А если этого не будет, то я буду стараться заколонизироваться и буду жить вольным работником Колымского края и получать полностью зарплату. Тогда и ты можешь ко мне приехать и заживём на славу». (2 сентября, бухта Нагаево, 87-й км, 1-ый Строительный участок, плановый отдел).

«Как это произошло и за что? Я не могу понять, что творится. Неужели таких, как ты, много? Как и когда это случилось, напиши, родная. Я не получал твои письма. Получил только № 4, но к сожалению, из него ничего не понял. [...] Да как же это случилось, что тебя выслали, и за что? Неужели за то, что ты так усердно и добросовестно работала 12 лет? Помнишь, Лёша, я тебе говорил: “Нельзя так работать, не жалея себя, всё равно не оценят.” Так за что же? За что? Не могу себе уяснить. Что же, и твоих сестёр тоже могут тронуть? Где же справедливость? Что это делается? Лёша, Лёша, как мне тебя жалко и как я беспокоюсь о тебе! Как ты ехала, с кем, в каком вагоне? Неужели пережила всё, что пережил я? Это ужас. Я-то мужчина, побывавший на фронтах, а ты такая робкая, несмелая, как ты проделала это путешествие?» (5 сентября, оттуда же).

«Бедная ты у меня женщина, и не везёт же тебе. Ну ладно, Лёша, когда-нибудь и нам повезёт. Как только будем на свободе, я устраиваюсь служить, а ты будешь отдыхать.[...] Итак, Лёша, пиши, пожелаешь ли ты поехать ко мне и вместе прожить со мной 5 лет и 3 года колонизации после этого срока». (9 сентября, оттуда же).

«Скоро и ожидаемые праздники. Принесут ли они нам с тобой желаемого счастья, т. е. освобождения? После праздников я начну хлопотать о колонизации. Это, по-моему, лучше». (19 сентября, оттуда же).

«Дорогая, я очень и очень рад, что ты устроилась, как говоришь, хорошо. Но вряд ли, Олёшенька, это так. Даже у тебя нет ни стола, ни стула; и как ты и на чём спишь? Лёша, неужели тебе негде достать топчана для спанья?» (27 сентября, оттуда же).

«Лёшенька, а ты не сердишься на меня, что из-за меня тебе пришлось так страдать? Лёша, не сердись, ведь я этого не хотел. Это, видно, так суждено нам было пережить. Лёшенька, я ничего противозаконного не совершил, и людей, которые это для меня устроили, я не знал, и они меня не знали. А им поверили, а мне и всем мною представленным документам не поверили, сказали, что это подложные документы. А когда я сказал, что меня и судите не за агитацию, а за подделку документов, то получил в ответ: ”Это не ваше дело. Мы знаем, за что судим”. Ну я и сел, и больше ни слова не сказал, чем озлобил судью. [...] Лёшенька, я недавно видел тебя во сне, и будто бы я принес тебе большой букет цветов – васильков и ландышей, но, представь мое положение, они у меня все засохли, и я сказал: «Ну ладно, хотя на веник годятся», а у тебя, я ясно видел, в руках шикарный букет красных и белых роз, дивных на вид. Что бы это значило, не знаю». (2 октября, бухта Нагаево, Лесозавод, 74-й км).

«Эх, Лёшка, как много около нас было хорошего, и мы не могли этим пользоваться, окунувшись в работу – и вот тебе благодарность. Ты сослана, а я политический преступник – вот злая судьба. Когда она к нам будет благосклонна? [...] А вдруг да в амнистии меня освободят, а после праздника вывезут отсюда, и я смогу тебя обнять так это в декабре м-це? Вот было бы счастье! Я себе не воображаю... Ну, ладно, неправда, когда-нибудь да мы с тобой встретимся». (18 октября 1937 г., оттуда же).

Александра Дмитриевича Автономова расстреляли 5 декабря 1937 года – в День сталинской конституции.

Юрий Иосифович Борковский, С.-Петербург

Юрий Иосифович передал редакции «Ленинградского мартиролога» также рукопись своей книги «Письма А. Д. Автономова из заключения (1937 год)».

Анатолий Разумов

 

---

* Здесь и далее все документы следственных цитирую дословно, с сохранением особенностей орфографии и пунктуации. – Ю. Б.