БРАТЬЯ УЗИЛЕВСКИЕ
Наш отец, Узилевский Айзик Носонович, родился в 1903 году в городе Быхове (Белоруссия), в семье строителя – прораба и домохозяйки. Его отец – Узилевский Носон Вульфович, 1873 года рождения, мама – Узилевская (Мороз) Хана Айзиковна, 1885 года рождения. В семье было 8 детей, все сыновья, наш отец был старшим. В 1924 году он уехал в Ленинград, где поступил в Политехнический институт, но в 1925 году, по призыву партии, ушёл в армию и институт не окончил.
Ещё в Быхове отец был знаком с нашей мамой, Алеевской Марией Соломоновной, 1903 года рождения, которая в 1927 году тоже приехала в Ленинград. Отец и мама вступили в гражданский брак и имели двоих детей, Инессу, 1931 года рождения и Юрия, 1932 года рождения.
Отец работал на Ленинградском заводе «Красная Заря» редактором многотиражной газеты, а позже – редактором Ленинградской областной газеты «Крестьянская правда». По рассказам мамы, отец был связан по работе с С. М. Кировым, невероятно переживал его убийство и после этого на какое-то время остался без работы. У отца были печатные работы. Одна из его книг называется «Друзья и враги трудового крестьянства» (ориентировочно 1934–35 года издания). Эта книга имеется в Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (теперь Российской национальной) в Санкт-Петербурге. Затем по призыву партии отец был направлен на работу в сельское хозяйство и на момент ареста, в августе 1937 года, работал директором Ораниенбаумской (Старо-Петергофской) МТС Ленинградской области. Совсем незадолго до ареста, а именно 6 сентября 1936 года, отец получил поздравительную телеграмму Обкома ВКП(б) и Облисполкома, подписанную секретарём Ленинградского обкома Щербаковым. В этой телеграмме выражалась благодарность всему коллективу Ораниенбаумской МТС в связи с успешным окончанием полевых работ. Работники МТС любили и уважали отца. Уже после войны мама встречалась с двумя женщинами, бывшими работницами МТС, которые очень тепло отзывались об отце и много рассказывали о нём.
После ареста отец какое-то время содержался в Ораниенбаумской тюрьме НКВД, нашей маме были разрешены свидания с мужем. Во время последнего свидания отец сильно кашлял, показал маме носовой платок со следами крови и сказал, что следователь, который его допрашивал, перебил ему рёбра, добиваясь признания вины. Последними словами отца, по рассказу мамы, были: «Я всё подписал, воспитывай детей и всегда говори им, что я ни в чём не виноват». Маме отказали в последующих свиданиях с отцом, но не отправили в ссылку, как многих жён арестованных потому, что она не состояла в официальном браке с отцом. Однако, подписку о невыезде с неё, конечно, взяли. Через некоторое время мама получила сообщение, что отец осуждён на 10 лет без права переписки.
Нас, обоих детей, мама отправила к своим родителям в Быхов, где мы жили до поступления в школу. Инессу мама забрала в Ленинград в 1939 году, а Юрия в 1940 году. Мы продолжали жить в той же квартире, где жили с отцом, по адресу: г. Ленинград, ул. Некрасова, дом 60, кв. 68.
И в дальнейшем никаких сведений об отце мы не получали. В году примерно 1948–1949 нас разыскал один человек, к сожалению, мы не помним его фамилии. Мы жили тогда уже при школе, в которой работала мама, а не на прежней квартире. Этот человек уверял маму, что он видел отца во время войны на Севере и, что отец был жив и здоров. После его ухода мама сказала нам, что этого человека наш папа называл среди людей, которые могли дать показания против него, другими словами – донести на него. Этот человек в те годы работал в Ораниенбаумском районном управлении сельского хозяйства. После этого случая мы больше о нём никогда и ничего не слышали.
После известного доклада Н. С. Хрущёва о культе личности Сталина мы написали заявление с просьбой сообщить нам о судьбе нашего отца и о его реабилитации. В конце 1955 года или начале 1956 года мы получили приглашение в Прокуратуру СССР в Москве. Инесса, будучи в командировке в Москве, посетила Прокуратуру. Вот её рассказ: «В проходной меня встретил мужчина и провёл в комнату, где находились ещё двое – мужчина и женщина. Входя в комнату, он сказал, обращаясь к находившимся там: „Это дочка Узилевского“. У меня сложилось впечатление, что они хорошо знакомы с отцом и недавно с ним беседовали. На мои вопросы они ответили, что дело отца пересматривается и что это не так просто, но они надеются, что отец будет реабилитирован и мы вскоре получим письменный ответ. О его судьбе, и о том, жив он или нет, они посоветовали нам обратиться в управление КГБ (Большой дом) в Ленинграде. Уходя от них, я была почти уверена, что отец жив и мы его скоро увидим».
После этого мы послали заявление в «Большой дом» в Ленинграде и вскоре всё встало на свои места, при этом все наши надежды навсегда исчезли. Вначале мы были вызваны в «Большой дом» и получили сообщение, что отец умер. Позже мы получили свидетельство о смерти, где всё от начала до конца было враньём, в нём сообщалось, что отец умер в 1943 году от крупозного воспаления лёгких. Это странным образом совпадало с сообщением человека, который приходил к нам после войны. В том же 1956 году мы получили справку о полной реабилитации отца.
Уже после этого возникла ещё одна унизительная история с получением нашей мамой денежной компенсации за мужа. При определении размера этой компенсации странным образом учитывались только неблагоприятные обстоятельства, например то, что отец не имел высшего образования, и в результате маме была выплачена минимальная сумма компенсации.
Наша мама (1903–1974) окончила Педагогический институт им. А. И. Герцена и проработала учительницей в Приморском районе г. Ленинграда больше 35 лет. После ареста отца мама жила в постоянном страхе перед милицией, КГБ и другими официальными органами, это, к сожалению, сохранилось в ней до последних дней. В первые дни войны, в начале июля 1941 года, мама была командирована Приморским райисполкомом с эвакуируемыми детьми из школы и вместе с нами под Старую Руссу, а затем в Кировскую область, где была сначала воспитателем, затем директором детского интерната для эвакуированных детей. Когда в июне 1945 года пришло время возвращаться в Ленинград, мама хотела остаться в деревне, всё по той же причине страха перед КГБ. Но мы уговорили её вернуться.
Приехав в Ленинград, мы узнали, что наши комнаты заняты другими людьми, но мама никуда не ходила, боясь лишний раз о себе напоминать. Жить где-то надо было, и маме было выделено жильё прямо в 54-й школе Ждановского (Приморского) района, где мы и проживали до 1957 года. Сначала мы жили в школьном подвале, бывшем бомбоубежище, затем в комнате при кабинете физики и впоследствии в одной комнате директорской квартиры.
Наша мама работала все годы без отпусков, брала любую дополнительную нагрузку в школе, летом работала в пионерском лагере и сделала всё, чтобы мы получили высшее образование. Инесса окончила Ленинградский Политехнический институт, а Юрий – Ленинградский Горный институт. При выборе места учёбы, как и в дальнейшей нашей судьбе, нас всегда и везде преследовал и висел над нами жуткий приговор «дети врага народа». Как и тысячи других людей нашего поколения, мы вынуждены были нести этот «позор» через всю нашу жизнь.
Так сложилось, что Инесса семьи не имеет. У Юрия сын и внук. Последний уже студент. И сын, и внук очень интересуются историей семьи и судьбой деда и прадеда.
Несколько слов о Левашовском мемориальном кладбище. Инесса была на пустоши в начале весны 1989 года, когда официально оно ещё не было открыто. Тогда там сохранились ещё колеи от автомашин, караульные помещения и сараи. По периметру пустоши вдоль забора стояли старые эмалированные проржавевшие ванны, вёдра и чем-то наполненные мешки. Становилось жутко и создавалось ужасное впечатление, что в этих ваннах растворяли людей. С первого момента у нас было чувство, что нашего отца там нет. Мы не оставили там ни записок, ни фотографий.
Когда 30 ноября 1993 года в газете «Вечерний Петербург» появилось сообщение о нашем отце, это был «Мартиролог» с подзаголовком «Левашовская пустошь, 1937–1938 годы», нам подумалось – а может быть, отец всё-таки там? Но уже 7 декабря 1993 года в газете «Вечерний Петербург» сообщалось, что захоронения производились также и в других местах, в том числе и на кладбище «Жертв 9 января». Наша мама умерла в 1974 году и похоронена на кладбище «Жертв 9 января». При установке памятника маме, мы сделали на камне также надпись в память об отце. Там, к сожалению, не по нашей вине, указаны неверные годы рождения и смерти отца 1902–1943 год, ибо в полученном нами первом свидетельстве о смерти отца была умышленно искажена властями не только причина смерти, но также дата смерти и возраст.
Нам остаётся только верить и успокаивать себя тем, что наша мама и наш отец нашли покой на одном и том же кладбище.
Узилевский Мордух Носонович – родной брат нашего отца, второй сын в семье нашего деда Узилевского Носона, родился в городе Быхов (Белоруссия) в 1905 году. В 20-е годы двадцатого столетия, вслед за старшим братом, он переехал в Ленинград. В 1927 году он окончил Ленинградский химический техникум и с 1929 года работал на Охтинском химическом комбинате в различных должностях.
По рассказам нашей мамы, дядя Мордух, в отличие от нашего отца, совсем не интересовался политикой и даже не был членом партии. Он был очень спокойным семейным человеком, преданным своей работе.
Дядя Мордух был женат на Пороховниковой (Узилевской) Циле Соломоновне, 1905 года рождения, с которой был знаком ещё по Быхову. Циля Соломоновна работала научным сотрудником в Ленинградском Этнографическом институте. Они имели двух детей: Бориса (примерно 1932 года рождения) и Людмилу (примерно 1933–34 года рождения).
В 1937 году, вслед за своим мужем, Циля Соломоновна была тоже осуждена и сослана в Казахстан, где пробыла до 1957 года, после чего была полностью реабилитирована и вернулась в Ленинград.
После ареста дяди Мордуха и ссылки тёти Цили, их детей Борю и Люсю, так же, как и нас, отправили в Быхов к дедушке и бабушке Узилевским, где они жили и учились в школе до 1941 года. Мы общались и вместе играли.
В 1941 году началась война, Люся и Боря остались в Быхове и погибли там вместе с дедушкой и бабушкой. В конце 1941 года они, как и все евреи города Быхов были зверски уничтожены немецкими нацистами.
Из всей этой семьи осталась в живых только одна Циля Соломоновна. После возвращения из ссылки в 1957 году она получила комнату в коммунальной квартире. Заботилась о племянниках, их детях и общалась с родными. Никогда не говорила о беде, которая постигла её семью. Несмотря на всё пережитое, тётя Циля осталась добрым, мудрым и всегда готовым прийти на помощь человеком. Она умерла в 1976 году и похоронена на Южном кладбище в Санкт Петербурге.
Инесса Узилевская,
Юрий Узилевский,
г. Висбаден, Германия
Айзик Носонович Узилевский расстрелян 14 декабря 1937 г. согласно Протоколу Особой тройки УНКВД ЛО № 215. В предписании на расстрел он значится первым из 59 приговорённых к высшей мере наказания и расстрелянных в Ленинграде. Все помянуты в 4-м томе «Ленинградского мартиролога».
Мордух Носонович Узилевский расстрелян 29 сентября 1937 г. по приговору Военного трибунала ЛВО в ряду других работников Охтинского химкомбината. Все помянуты в 4-м томе «Ленинградского мартиролога». – Ред.