АРТУР АВГУСТОВИЧ СААЛЬ
Я не знал его, не успел. В год, когда я родился, он уже ушёл из жизни. Нет, не потому. Просто я никогда ничего не слышал о нём. Расспрашивать было нельзя, неприлично, неловко. 70 лет тому он был мужем моей тётушки – моей приёмной матери. Ему было бы теперь почти 100.
Мы сидим на кухне, пьём чай, вспоминаем проведённое на даче лето, обсуждаем быт, потом политику, историю и приближаемся к истории семьи. Тётушка слушает мои рассказы об архивных поисках и генеалогических исследованиях внимательно и грустно. Затем, проведя ладонью по столу, мягко кладет её на мою руку и говорит: «Мальчик, зачем тебе это всё нужно?». «Как это – зачем! Хочу всё знать о своём роде» – я волнуюсь, кипячусь, говорю банальности. Она устало и ласково молчит. Потом едва слышно начинает говорить сама.
– Его звали Артур. Он был эстонец, родился в Пернове, сейчас это Пярну. Его отец был коммунист. Эстония была буржуазным государством. Они эмигрировали из Эстонии и переехали в Ленинград. Тогда было много эстонцев в Ленинграде. Артур окончил здесь 7 классов и был пионервожатым в школе, куда я тоже пришла пионервожатой. Так мы познакомились. Я любила быть в окружении детей. У нас были интересные пионерские сборы, встречи, экскурсии по городу, поездки за город. А он был симпатичный, весёлый и нравился детям. Потом я стала работать в Обкоме комсомола, в детской комиссии. Он устроился на завод, и мы расстались. Через год совершенно случайно встретились снова. Оказалось, всё это время он вспоминал обо мне. А я-то ни о чём не догадывалась. Артур уже работал механиком в Арктическом институте и собирался в какую-то большую северную экспедицию на два года. Мы снова должны были расстаться, и надолго. Тут он сделал мне предложение. Я была маленькая, худая, хрупкая, ещё совсем девчонка. Мне было очень смешно, потому что сама я не принимала его всерьёз. Он хотел от меня хотя бы обещания, что я буду его ждать. И я сказала: «Вот когда вернёшься, и я тебя встречу на перроне, это значит – «да», если не приду – ну, значит «нет». Он уехал. Вдруг, через три месяца узнаю – они возвращаются!!! Вся экспедиция! И я побежала на вокзал. И я встретила его на перроне. Мы поженились. Была зима 1938-го. Через несколько дней за ним пришли. Это ошибка, ошибка, ошибка!!? Недоразумение! Адрес, дом, этаж!!? Перепутали фамилию!!? Пришедшие сказали: «Разберёмся». Нет, ничего не сказали. Просто повели…
Тётушка не стала продолжать рассказ. Я не настаивал. Впоследствии иногда она роняла несколько фраз, иногда вспоминала какой-либо эпизод из того времени. Я запоминал.
В день ареста Артура тётушка прибежала на работу взволнованная. Начальница – завсектором из детской комиссии – поняла всё с полуслова. Подсказала написать заявление об увольнении и подписала его задним числом. Это спасло – за тётушкой не пришли. Затем начались поиски Артура. Он оказался в «Крестах». Хотя долгое время об этом не сообщали, как будто никто не знал, как будто «не поступало никакой информации». Был самый радостный день, когда тётушка узнала, куда идти и где просить свидания. Но свиданий не давали, писем не принимали. Зато разрешалось делать передачи – деньги, продукты, тёплые вещи. Была зима, морозы стояли страшные. И несколько сотен чёрных фигур, женщин, старух и стариков, закутанных в платки, одеяла, шали, каждое утро выстраивались в очередь у проходной тюрьмы. Стояли молча, угрюмо, иногда до позднего вечера. Очередь шла очень медленно. Для кого-то она становилась последней. В проходной передачи досматривались. Иногда принимали только деньги. Кому-то отказывали совсем. Передачи Артуру носили тётушка и её мама, когда вместе, когда поочерёдно. Два-три раза в неделю.
Прошла зима, весна, вот уже лето, и никаких новостей об Артуре! Передачи, правда, продолжают принимать, желательно деньги. Кто-то из добрых людей посоветовал ехать в Москву. Но куда, к кому? Кто-то назвал даже номер кабинета. И вот маленькая хрупкая девочка с косичками в лёгком платьице в горошек уже в Москве у Большого дома. Два суровых красноармейца с винтовками у входа даже не обращают внимания на ребёнка, который уверенно пробегает мимо них. А какое удостоверение у детей, – может, родителя пришла навестить. Тётушка (даром что ли пионервожатая?) сама обошла весь первый, второй этаж, и на третьем нашла тот самый кабинет. Не смущаясь, потянула за ручку двери. Мужчина удивлённо поднял голову и приветливо улыбнулся.
– Ты, кажется, заблудилась, девочка. Кого же ты ищешь, скажи скорей!
– Вас!
Он привстал. Снова опустился в кресло и уже несколько другим тоном спросил:
– Как ты сюда прошла?
– Очень просто, я просто шла. И, кажется, на этот раз пионервожатая заплакала.
Он усадил её на стул, выслушал, подробно расспросил обо всём. В конце разговора, провожая до дверей, сказал:
– Дорогая, начните новую жизнь… Он знал, что означает «статья 58-6 УК РСФСР».
Их много на Левашовской пустоши – эстонцев, немцев, латышей… Когда в 1938-м их телами заполняли рвы, жёны и матери всё еще продолжали стоять в чёрной очереди перед проходной в «Кресты». Моя тётушка продолжала носить передачи. Она не знала, она надеялась. Потом «начала новую жизнь». Но пришла война. Во время обстрела погибли её мать и грудной сын. Как раз около колонны Исаакиевского собора, на которой остаётся до сих пор рваная рана от того самого снаряда.
Тётушки давно уже нет. Но я всё время вспоминаю её слова: «…мальчик, зачем это тебе всё нужно?». И, кажется, я знаю ответ…
Станислав Николаевич Рошет,
С.-Петербург
Артур Августович Сааль расстрелян по так называемому Списку эстонских шпионов № 21. В предписании на расстрел значится 87-м из 99 приговорённых к высшей мере наказания. 87 из них расстреляны 28 октября 1938 г. и помянуты в данном томе. 12 человек не были расстреляны и будут помянуты в 12-м томе «Ленинградского мартиролога». – Ред.