Мариамбей Григорий Николаевич
СЕМЬЯ МАРИАМБЕЙ
3 февраля 1938 г. – самый жуткий день в истории нашей семьи. Пришли арестовывать двоюродного брата моего деда Мариамбей Павла Никифоровича – только за то, что до 1917 г. служил подполковником в Генштабе царской армии, знал 9 иностранных языков, а после 1917 г. работал преподавателем. Заодно «для плана» без ордера (выписан позже, 5 февраля 1938 г.) забрали моего деда – Маримбей Григория Николаевича.
Арест производили Свинцов и Давыдов.
Как это происходило, в главе «Угон на смерть» своих воспоминаний написала дочь Григория Николаевича (моя мама) Тамара Григорьевна:
«Вечером 2 февраля папа с Павлушей собрались в гости. Мама ушла напротив к крёстной и её сестре. Папа одел свой единственный шерстяной синий костюм (он очень дорого тогда стоил) и взял с собой карманные золотые часы «Павел Бурэ». Я осталась дома одна с няней Тоней. Легла спать в нашей с ней комнате и не знала, что с 1937 г. началось в СССР вредительство страшное и беспощадное. Когда ещё не было войны, когда праздновала страна 20-летие власти.
Ночью раздался звонок, Тоня пошла открывать, «кто там?» спросила, а сказал дворник Адам Адамович, что это он. Ворвались.
3 февраля в 3-м часу я проснулась от зажжённого света в моей комнате. Я заныла. На меня кинули плед, укрыв глаза, голову. Кто-то держал. На одну секунду увидела коричневое пальто, чёрные волосы, человек коренастый, спиной стоит. Долго мне снились эти страшные молодчики, высокий рыжий и коренастый небольшой чёрный. И теперь снятся. Второй как-то даже нехотя схватил папу, тоже небольшого и чёрненького, как он сам, – у него, мол, ребёнок. Но старший наряда был неумолим: «Чем больше доставлено, тем лучше».
Мама с газетами в руке. Сердится, что папу схватили без ордера, просто так. Я пошла в школу, получила «отлично» даже! Никому не рассказала, что не стало у меня папочки, дяди! Оттуда не выходили. Исчезали бесследно сотни, тысячи, миллионы преданных советских людей. А у папы была даже благодарность от В. И. Ленина (за хорошую работу на железнодорожном вокзале). Никто не вмешался, никто не защитил людей. А все знали и видели, как ночами пропадают люди.
А мои родители и дяди уже знали, что идёт по стране Советов ежовщина, что хватают людей всюду ночами в домах, без ордеров на арест, по любому звонку в НКВД, письму, клевете всякой, не проверяя (на дядю), и с ними вместе их родственников, если живут вместе. Так из-за дяди схватили папу моего бедного, тоже ни в чём не повинного, конечно. Политика – побольше взять, замучить, угнать. Все знали, что делается, никто не помешал, не защитил, не вернул. В 1960-х годах пойдут кинофильмы краткие об этом страшном времени: «Письма к живым», «Тишина», «Грешный ангел» и другие. Только частично, конечно.
После войны и в войну Отечественную (1941–45 гг.) знали о нацистах, гестаповцах, их убивали всё же или судили, они были известны людям, жертвы даже оставались живыми свидетелями их зверств, возвращались, а из этого времени от русских НКВД никто не вернулся и никто из карателей русских нам, людям, неизвестен. Как после допросов возвращалась моя мама, – на бумаге не описать, да никто и не поверит. Но самих следователей страшных тоже проверяли другие их «сокашники». Мама так постоянно «играла» в «жену, поверившую в преступления мужа», что ей поверили в конце концов и вернули, как не возвращали жён, что не верили во «врагов народа». Её проверяли в этом качестве по-всякому и разные люди! Каково было детям, оказавшимся детьми «врагов народа»! Не говоря об отношении к ним всюду – ибо люди верили власти, они сами ей верили и жить не хотели за таких родителей. Брались вещи, жильё, даже вклады завещанные из сберкасс. Без известий всяких они погибли.
В марте 1964 г. мне выдали справки по реабилитации папы и дяди Павлуши; даты смерти вымышленные, места их смерти – прочёркнутые. Неизвестно, мол. Погибли миллионы лучших людей, высокообразованных, интеллигентов, благородного происхождения и прекрасных как людей.
После войны узнали (да и в войну знали) фамилии убийц, мучителей. А я уже через 40 лет это пишу и до сих пор не знаю их. Ничего…
Это последняя страничка моего детства, родного очага у папы в квартире, ночи под одной с ним крышей».
После 3 февраля 1938 г. начались страдания. Мою маму в 14 лет оставили без отца, не дали получить образование, а она очень хорошо училась и писала стихи не только на русском, но и на немецком. Она вынуждена была пойти работать. По рассказам мамы, моя бабушка – Ольга Викторовна Маримбей (Лоран) после допросов-«бесед» на Литейном приползала домой вся «тёмная». При этом сразу лишилась нормальной работы и, владея 7 иностранными языками, вынуждена была служить лифтёром и контролёром в общественной бане. Квартира деда на Невском (тогда проспекте 25 Октября) превратилась в коммуналку. Приходилось продавать вещи и носить передачи в тюрьму. Потом была страшная Ленинградская блокада, которую мои мама и бабушка чудом пережили, оставив всё своё здоровье.
Мама и бабушка, пережив унижения, голод, холод, коммуналки и нищету, вырастив нас с братом, отказывая себе во всём, даже в сносной пище, умерли, так и не узнав полной правды о страшном аресте, преступном расстреле и месте захоронения.
Только сейчас мне удалось взять в руки и частично ознакомиться с архивными делами моих родственников и увидеть подлинные документы.
Павла Никифоровича расстреляли 21 октября 1938 г., а моего деда Григория Николаевича – 6 ноября 1938 г., «к празднику» в последний день массовых тогда расстрелов.
Мой второй дед, Летавин Николай Андреевич, жил в деревне Павлицево в Архангельской области, был репрессирован в сентябре 1937 г. и реабилитирован в 1989 г. Выполняя пресловутый «план», его с повреждённой ещё в период 1-й Мировой войны рукой арестовали и приговорили к 10 годам лагерей, по сути только за то, что он посмел высказать критические замечания о действиях так называемой «деревенской бедноты», которую поставили руководить колхозом. Его дальнейшая судьба выясняется. По-видимому, он был расстрелян в 1938 г. в лагере под Каргополем.
Моему отцу, Летавину Павлу Николаевичу, удалось в 14 лет уйти из колхозной деревни к старшему брату Дмитрию в Архангельск, и, лишившись отца и матери, жить с ним в общежитии, с детства зарабатывая себе на кусок хлеба. Потом война, фронт, осколочное ранение в грудь, коммуналка, нищета, инвалидность.
Моя бабушка, Летавина (Пуляева) Мария Васильевна, примерно через год после ареста мужа была парализована и скончалась в 1940 г. По рассказам моей тёти Анастасии Николаевны, оставшейся одной без отца и матери с 7-летним братом Александром, бабушка не выдержала сообщения о смерти мужа и издевательств. Председатель колхоза Ручьёв в 6 утра приходил и заливал водой печь, выгонял на работу, не давая накормить детей.
Такова страшная и грустная история нашей семьи, в которой организаторы террора 30-х годов искалечили судьбы трёх поколений.
Виталий Павлович Летавин,
С.-Петербург
Братья Мариамбей расстреляны в полном соответствии с планами партии и правительства во время репрессивной операции против «шпионов, диверсантов, террористов и вредителей» по так называемым «национальным линиям».
Павел Никифорович Мариамбей расстрелян по Списку «Англичане» № 4. В предписании на расстрел значится 59-м из 65 приговорённых к высшей мере наказания. 56 человек считаются расстрелянными 21 октября 1938 г. и помянуты в 11-м томе «Ленинградского мартиролога». Возможное место их погребения – Левашовское мемориальное кладбище. 9 человек расстрелять не успели ввиду окончания репрессивной операции (один умер за 9 дней до приговора, другие осуждены позднее к лагерям или ссылке), они помянуты в данном томе «Ленинградского мартиролога».
Григорий Николаевич Мариамбей расстрелян по Списку «Англичане» № 5. В предписании на расстрел значится 59-м из 60 приговорённых к высшей мере наказания. 49 человек считаются расстрелянными 6 ноября 1938 г. и помянуты в 11-м томе «Ленинградского мартиролога». Возможное место их погребения – Левашовское мемориальное кладбище. 11 человек расстрелять не успели (осуждены позднее к лагерям или освобождены), они помянуты в данном томе «Ленинградского мартиролога».
Николай Андреевич Летавин помянут в Архангельской Книге памяти «Поморский мемориал».
К аресту и ведению следствия против братьев Мариамбей имели отношение сотрудники 4-го отделения 3-го (контрразведывательного) отдела УНКВД ЛО Давыдов, Папинов, Пономарёв и начальник этого отделения сержант госбезопасности Свинцов.
Решение на арест братьев с подачи следователей 4-го отделения принимал начальник отдела майор госбезопасности Перельмутр. Постановление в отношении Павла Никифоровича с санкции военного прокурора 3 февраля утвердил зам. начальника УНКВД ЛО старший майор госбезопасности Шапиро-Дайховский. Санкция военного прокурора и ордер на арест Григория Николаевича датированы 5 февраля. Обвинительные заключения по обоим делам остались не утверждёнными, потому что следствие по операциям велось ускоренно и упрощённо, вынесение приговоров происходило заочно по спискам-«альбомам», окончательное оформление дел не поспевало за выполнением планов. Приговоры не объявлялись.
Натан Евнович Шапиро-Дайховский был арестован 14 апреля 1938 г. и расстрелян 29 августа 1938 г. Яков Ефимович Перельмутр в мае 1938 г. откомандирован в УГБ Дальневосточного края, с июня 1938 г. нач. УНКВД Амурской обл., арестован 7 января 1939 г., расстрелян 17 марта 1940 г. Оба – по ложным обвинениям в шпионаже. Не реабилитированы как принимавшие участие в репрессиях. Сергей Иванович Свинцов в июле 1938 г. откомандирован вслед за своим начальником в УГБ Дальневосточного края, возглавил 3-й отдел УГБ УНКВД по Сахалинской обл., стал лейтенантом госбезопасности, уволен в запас в 1940 г. Впоследствии вернулся в Ленинград, сотрудник УМГБ ЛО. Умер в 1949 г.
Основные имена ответственных за организацию и проведение Большого террора в СССР – от Сталина до коменданта УНКВД ЛО Поликарпова – публикуются в комментариях к Книгам памяти. – Ред.