ДАНИИЛ ГУСТАВОВИЧ КАЛЛАС
Я своего дедушку не помню совсем. Фотографий тоже не имеем.
Когда его арестовали, он заезжал проститься в июне/июле 1938 г., мне тогда было год и 9 месяцев. Жили мы в те трудные времена в маленькой деревушке Сёлкино, затерянной в псковских лесах. Как потом рассказывали мама и бабушка, он взял меня на руки и якобы сказал, чтобы рос сильным и настоящим мужчиной, а я в ответ теребил его бородку, только улыбался и щурился на яркое летнее солнышко. К сожалению, и этого я не помню.
Затем прошли долгие десятилетия, но в семье особо о дедушке и не говорили: слышал только, что он пропал без вести и, скорее всего, погиб «на Беломорканале». Помню, на местном кладбище в местечке Масниково, куда обязательно ездили каждый год в Иванов день, рядом с крестом прадедушки стоял и крест дедушки с датой «1938». На мой любопытный вопрос, что это значит, всегда говорили: «Мы не знаем, где он умер, а может, ещё живой». Потом началась война, которая принесла новые страдания, и было уже совсем не до этого…
Мой дедушка, Даниил Густавович, родился в 1885 г. в России. Первыми Калласами сюда приехали его отец Густав с женой Марией (выходцы из Эстонии, местечко Пахтпяя) и жили хутором на земле, арендованной у богатых эстонцев Сольнаск.
Женился дедушка в 1911 году на Аиде-Марии Ягусон (1887–1961 гг.), которая была выходцем из богатой семьи Ягусонов. Их хутор располагался на известной многим псковичам горе Кочебуж. Жили они у родителей дедушки там же рядом, только под горой у леса. У них было шестеро детей: 4 сына и 2 дочери. Мой отец, Вольдемар, родился в 1912 г., а все остальные уже после революции.
Дело в том, что мой дедушка и его брат Пауль (1890–1914/15) участвовали в Мировой войне и попали в плен. Пауль в плену погиб, а дедушке Даниилу удалось бежать из немецкого плена. Через всю Европу пешком он добрался до своего родного дома. Жил он по-прежнему на той же арендованной земле и первые годы после плена ходил со своим сыном-первенцем (моим отцом Вольдемаром) на заработки по деревням и хуторам в качестве столяра-краснодеревщика, делали всякую домашнюю утварь и мебель для местных жителей. Об этих скитаниях мне уже рассказывал мой отец в 1960–70-х гг. Его тоже неоднократно выручало умение столярничать. У нас до сих пор в семье есть ещё некоторые вещи и инструменты, сделанные руками дедушки и моим отцом.
После того, как жизнь немного наладилась, пошли рождения других детей: 1920 – Эльфрида, 1921 – Роберт, 1924 – Альберт, 1926 – Алида, 1929 – Рихарт. Сейчас в живых уже нет никого, последней ушла моя тётушка Алида – в 2009 г.
После революции мой дедушка крестьянствовал, был великим тружеником и уважаемым в округе человеком. В колхозные времена даже был избран в сельский совет. Но, видимо, попал в «расстрельные списки» местного «уполномоченного» для выполнения плана «врагов народа», так как больше уже брать было некого – все мужики в округе уже были арестованы. Мы даже знаем примерно фамилию этого «уполномоченного», но прямых доказательств нет, поэтому Бог ему судья, тем более что его тоже давно уже нет.
Через 10 лет, в 1948 г., мой отец повторил судьбу дедушки и был репрессирован на 25 лет. Но «вождя» не стало, и он вышел на свободу в 1954 г. Ещё одна оговорка. Если мы сегодня знаем, что дедушка реабилитирован посмертно, то про отца этого мы не знаем и по сей день…
В хрущёвские времена наша деревенька заглохла совсем, и отцу с матерью пришлось перебраться в Эстонию. Там ему предложили место в передовом совхозе, но отец отказался, так как там директорствовал один из потомков владельцев псковской земли. Отец якобы сказал, что не может жить у того, на земле которого когда-то батрачили его отец и дед.
Впервые о месте захоронения дедушки мы докопались в псковских архивах. Нашла моя родная сестра – Хильда Тераль (1940–2010) – доцент Тартуского университета. Окончательно убедились благодаря «Ленинградскому мартирологу» (том 11).
К сожалению, моему папе так и не суждено было узнать, где находится могила его отца. А я очень счастлив, что удалось дожить, побывать самому и привести сыновей и внучек туда, где покоится наш дедушка, прадедушка и прапрадедушка. Очень надеюсь, что добрая память будет продолжена, и это спасёт их от бездушного прошлого в будущем.
Георгий Владимирович Каллас,
С.-Петербург
Колхозник Даниил Густавович Каллас расстрелян по так называемому Списку «Эстонцы» № 57. В предписании на расстрел значится 57-м из 105 приговорённых к высшей мере наказания по делу «эстонской шпионско-повстанческой и диверсионной организации, насчитывавшей более 180 человек». Это дело было придумано и оформлено сотрудниками Псковского окротдела УНКВД ЛО. 92 человека считаются расстрелянными 30 октября 1938 г. и помянуты в 11-м томе «Ленинградского мартиролога». Возможное место их погребения – Левашовское мемориальное кладбище.
13 человек расстрелять не успели, т. к. нужно было время на уточнение «установочных данных» (биографических сведений), а карательная кампания в СССР завершилась. Один из них был осуждён на 5 лет лагерей, других освободили. Двое из освобождённых впоследствии были во время войны призваны в Красную армию и пропали без вести в 1942 и 1944 гг. Все они помянуты в данном томе «Ленинградского мартиролога». – Ред.