Прикс Эдуард Егорович
СУДЬБА СЕМЬИ ПРИКС
Родители нашего дедушки Егора Прикс жили в Эстонии около Тарту. У них был хутор и большая семья. Сколько было детей, не знаю. У дедушки Егора, рождённого в 1856 году, был брат Мартын, рождённый в 1840 году. Мартын очень долго служил в армии за других братьев и за себя. Когда пришёл из армии, отец дал ему какую-то сумму денег. А наш дедушка Егор окончил «университет по дереву». Он был краснодеревщик, делал скрипки и играл на них. Он женился и уехал в Псковскую губернию, село Речки, и там родился наш папа Прикс Александр Егорович 24 января 1893 года. Наверно, там родился и его брат Эдуард в 1896 году.
К деду Егору приехал дед Мартын, и они переехали в село Ситню. На деньги деда братья приобрели сгоревшую мельницу Ситня-Устье. Они восстановили мельницу и жили там. Мартын так и не женился, а у дедушки Егора была большая семья – 6 детей.
Мой папа Александр был старшим сыном, затем Эдуард и другие. Дети были все грамотные. Где и сколько учился мой папа, я не знаю, но он был грамотный и образованный человек. Очень любил технику, разбирался во всех машинах, электричестве, мог сделать любую деталь. Сам делал чертежи, вытачивал, выпиливал. Знал, из каких пород дерева и что можно делать. Был очень мастеровым человеком. Политикой никогда не занимался. У него все мысли были заняты, как и где что лучше сделать. Папа отслужил армию и приехал домой с первой женой. Жена и ребёнок после родов умерли. Папа остался вдовцом.
А моя мама Эльвина Рейнутовна Рейнбах родилась 3 марта 1895 года в городе Раквере в Эстонии. Отец её был архитектор, умер, когда маме было 18–19 лет. Мать её умерла, когда маме было 3 года. Воспитывала её бабушка, пока отец не женился и взял женщину с двумя девочками. Мама рас-сказывала, как мачеха издевалась над ней. Росла она точно, как в сказке «Золушка». Но всё же окончила университет, знала 3 языка, умела шить, вязать, вышивать и хорошо пела. Она стала искать работу, прочитала в газете, что нужен воспитатель и учитель, знающий языки, для двоих детей на мельнице Мордвиновской. Мама написала письмо, ей дали добро, и она приехала в Россию, ей было 17 лет. Потом она вышла замуж за Макарова Павла, он был инженер-лесничий. Павла призвали, и он стал командиром Красной армии. Когда в армии началась эпидемия тифа, он отправил жену к матери. Через некоторое время она получила письмо, что он лежит в госпитале больной тифом. Тиф перенёс и заболел возвратным тифом, при втором приступе умер. Ей сообщили все данные и на каком кладбище Ленинграда похоронен.
Мама пошла работать учителем в школу, где учились папин брат и сестра младшие. И там познакомились Александр Прикс и Эльвина Рейнбах. Папа вдовец и мама вдова, в 1921 году они поженились. В 1922 году родилась дочь Регина, 1923 году – сын Евгений. У папиного брата тоже двое детей. Семья стала большая. Папа арендовал мельницу в селе Ситня. С ними переехал дедушка Мартын. И в 1927 году родилась я, Лилия, уже в Ситне.
Дедушка Егор, дедушка Мартын и папа сделали красивую мебель, всю выточенную под красное дерево. Сделали шифоньер, сервант, стол, стулья, кровати и всё, что нужно было в доме, сделали своими руками. Папа быстро восстановил мельницу, круподёрку и хотел сделать сукновалку, делать сукно для солдатских шинелей. Уже пробные вещи сделал, но дальше ему не дали работать.
Зимой 1930 или 1931 года (я этого не помню, мне было 3 года, помнят сестра и брат) утром приехали нас раскулачивать. Вывезли всю мебель, забрали скот и всё стоящее в доме. Нас посадили на подводы и отвезли в деревню Сойкино, в пустой дом. Потом перевезли ближе к городу Сольцы, в деревню Загорье, маленький пустующий домик. Сколько мы там были, не знаю, но потом нас опять привезли в город Сольцы на вокзал. Распределили всех по вагонам. В вагонах были двухъярусные нары, посредине маленькая чугунная печь и ведро вместо туалета. Закрыли вагоны снаружи и повезли. Куда? За что? За то, что были мастеровые люди? С нами ехала и семья папиного брата Эдуарда. У них, как и у нас, было трое детей. Какие были трудности в дороге, я не описываю, и сколько ехали, не знаю. Привезли нас на Северный Урал, в Свердловскую область. Как мама рассказывала, остановился эшелон где-то недалеко от посёлка Тёплая Гора, в поле. Поступила команда быстро выходить всем, с вещами, в поле, в снег. И поезд ушёл назад. Потом стали подъезжать подводы и увозить людей в барак, который был недалеко от посёлка Косья, в лесу. Я этот барак немного помню, в каком углу были наши нары. Потом папе дали домик в Косье, жили в нём две семьи: мы и брат папы. Папа работал на драге, потом ездил в тайгу, собирал драги. Их перевозили по частям зимой по льду по рекам, ведь дорог там не было. А летом собирали уже на месте. В 1932 году, в апреле, родился у нас братик Олег. Время было голодное. Очень много людей умирало от голода. Папа зарабатывал, чем только мог. Паял, лудил, делал трубы, чугунки, плёл корзины, лукошки, даже лапти. Променяли и продали все хорошие вещи: пальто, платье, костюмы. Вот так и выжили мы.
И мама у нас заболела цингой. Ей свело ноги в коленях, она не могла ходить. Папа стал работать на электростанции, ему дали отдельную квартиру. Он доставал кислую капусту, всяких ягод. Привозил труху из-под стогов сена и хвою. Всё это запаривал, делал такие ванны маме и поставил её на ноги. Последний год стало уже легче, мама стала ходить, брат и сестра пошли в школу, папа стал больше зарабатывать. В 1934–1935 году папу и его брата реабилитировали. Папу уговаривали там остаться как хорошего специалиста. Говорили, что помогут построить дом, будет жить свободным человеком и работать. Но папа беспокоился за здоровье мамы, а дедушка писал, что бабушка болеет, да и сам сдаёт.
Папа и брат решили вернуться. Сколько пришлось им пережить, возвращаясь зимой, с маленькими детьми, пока добрались до бабушки и дедушки, которые жили в чужом пустом доме. Через три дня после приезда папа пошёл искать работу в город Сольцы. Нужно было как-то содержать семью. Работу папе дали на 1-й мельнице, напротив деревни Блудово. Знали, какой он мастер. Мельницы уже были государственные. Папа перевёз нас на 1-ю мельницу. С нами поехала бабушка, а дедушка поехал к младшему сыну. Когда переехали, папа стал заготавливать материал для ремонта мельницы. Как только прошёл ледоход и спала вода, папа принялся за ремонт мельницы. Снял жернова, заливал их, ковал, менял затворы, ремонтировал турбины. Всё, что нужно, заменил и сделал. Там была разрушенная маслобойня, папа и её восстановил. К осени мельница заработала в полную силу. Когда папа восстановил мельницу, его перевели в контору. На какую должность, не знаем, но мама говорила, что папа работал механиком всех мельниц кирпичных и черепичных заводов Солецкого района Ленинградской области.
Папа хотел купить домик в городе Сольцы. Его организация и наша школа были в городе. Папа приехал из очередной командировки. Зарезали поросёнка и поехали продавать мясо на рынке. Папа хотел внести задаток за дом и потом платить по частям. Мама стала продавать мясо, а папа пошёл в контору, узнать, что нужно по работе. Когда пришёл в контору, ему подали повестку, что его вызывают в НКВД. Это было 14 февраля 1938 года. Папа вернулся к маме и сказал, что мясо продавать больше не нужно, оно самим пригодится. И они пошли с мамой в школу к брату Жене. Вызвали с урока, прошёл он с ними квартал. Папа и говорит: «Давай, сынок, прощаться. Ты, наверное, останешься старшим мужчиной в семье. Живите дружно, не обижайте младших, помогайте маме и берегите её». Поцеловал его, и Женя убежал, а мама проводила папу до дверей НКВД. И он ей сказал: «Если меня через 2 часа не будет, значит, меня забрали».
Когда я пришла из школы, мама плакала и сказала, что папу забрали, В те годы людей забирали, и никто не знал, за что. Вечером, когда стемнело, подъехал «чёрный ворон», так звали эту машину тогда, с обыском к нам. Сказали, что поступило заявление, что у нас есть оружие. Мама сказала: «Ищите, у нас никогда его не было и нет». Им негде было искать и рыться – после Урала мы ещё не обжились, старых наших вещей папе никто не отдал. А на то, что папа зарабатывал, нужно было жить, семья большая. Нас, трое детей, ходили в школу, и каждую получку кому-то что-то нужно. Посмотрели под матрасом, забрали много фотографий маминого первого мужа Павла и все семейные. И уехали. Потом мы узнали, что забрали папиного брата Эдуарда (он был заведующим мельницей в Строкино). Какое-то время их держали в Сольцах, но передач не принимали. Потом сказали, что их увезли.
Мне было 10 лет тогда. И уже где-то весной, когда началась распутица, маме пришло письмо из Новгорода, чтобы она привезла папе бельё и обувь. Ведь папу взяли зимой в шубе и валенках. Мама и жена Эдуарда поехали в Новгород. Вещи у них взяли, а передачу нет. Сказали принести завтра. Они ночевали на вокзале и утром пришли к тюрьме. Стали стучать, чтобы взяли передачу, но им сказали, возьмут позже, и так несколько раз. Вдруг открылись ворота, выехала машина, и за решёткой машины мама увидела папу и других. Папа показывал две руки с растопыренными пальцами, и они подумали, что он показывает 10, что, наверно, им дали по 10 лет. Машина не останавливаясь, уехала. Они стали просить, чтобы взяли передачу, но им ответили, что их уже нет, их увезли. Куда? Они прождали до вечера, им сказали, что их увезли. И мама вернулась домой.
Больше мы о папе ничего не знали и ничего не слышали, где он и что с ним. Папа был очень добрый, хороший, спокойный человек. Его любили люди. Это мы слышали от людей при встречах знакомых с мамой. И мы, дети, очень любили папу. Он никогда никого не наказывал и не повышал голоса, только скажет: «Нехорошо старшим обижать младших». И мы всю жизнь помним его таким.
Сколько пришлось пережить маме. На работу не брали, дома не было, в трёхмесячный срок требовали освободить квартиру. В городе на квартиру не пускали – семья большая и из-за папы, люди тогда боялись. Пустила нас Молярова Евдокия в городе Сольцы. Жили мы в одной комнате 10 человек: хозяйка, бабушка, трое детей и мы, мама и четверо детей. Прожили мы у них 3 года, жили трудно, но дружно. Мама устроилась работать в плодоягодный питомник дежурить ночью в теплицах. Как-то надо было детей содержать. Мама до конца своих дней надеялась, что папу отпустят, она была уверена, что он ни в чём не виноват. И в последние дни жизни просила меня: «Лиля, если вернётся папа, расскажи ему всё, как мы жили». Она ушла, так и не узнав правды, как он погиб. Вот за что разоряли и мучили людей? Уму непостижимо!
Мама умерла в феврале 1943 года. И мы все разлетелись. Детство было трудное. Мы очень рано повзрослели. Брат ушёл в партизаны. Когда прорывали блокаду Ленинграда, их отряд несколько дней лежал в болоте. У каждого партизана был мешочек с мукой по 16 кг. Они ждали прорыва блокады, чтобы первыми зайти в город и раздать муку голодающим людям. Там, на сборном пункте, их переобмундировали, и на передовую.
Мы с сестрой тоже были на фронте, закончили курсы медсестёр. Её госпиталь остановился в Елгаве и там они долечивали раненых. Так она и осталась в Латвии. Ехать было не к кому и некуда. А госпиталь, в котором была я, продолжал продвигаться за фронтом, пока закончилась война. Нас перебросили на Дальний Восток, мы разгружались на станции Раздольная Приморского края в ту ночь, как началась война с Японией. После войны я вышла замуж, прожила 27 лет с мужем на Дальнем Востоке, пока врачи сказали, что мне нужно сменить климат, я заболела. Младший брат погиб, когда ему было 40 лет. Его судьба была труднее всех. Он закончил всего 3 класса.
72 года мы ничего не знали о папе. Жена брата искала, но ей ответили, что он умер в 1941 году от воспаления лёгких. Младший брат пытался искать папу, но ему ответили: «Молодой человек, не надо это поднимать».
И только внучка брата нашла в Книге памяти на сайте «Возвращённые имена» фамилии папы и его брата и что они расстреляны в Ленинграде 27 июля 1938 года. Все родственники созвонились, и наша долгожданная встреча состоялась 7 июня 2011 года на Левашовском мемориальном кладбище. Сестра приезжала из Латвии со своими детьми, внуками и правнуками. Нанимала автобус, 16 человек приезжали. Она хотела, чтобы дети знали, где прах безвинно погибшего отца, деда и прадеда. Ей уже 90 лет. Брату 89 лет, он не смог приехать, а были его сын с женой и дочь. Мне 85 лет, ездила с двумя сыновьями. Внуки выбрали дерево, повесили фотографию папы Александра и дяди Эдуарда. Его одна дочь жива, но не смогла приехать. У дерева и над фотографиями положили цветы. У памятника Эстон-цам зажгли свечи. Вот так мы помянули их.
В 10-м томе «Ленинградского мартиролога» упоминаются наш папа Александр и дядя Эдуард и что они реабилитированы. Мы хоть в конце жизни узнали, как и где погиб наш отец. Судьбе и Богу благодарны, что дожили до этих дней. Теперь дети, внуки могут узнать и прочитать о судьбе своих предков.
Лилия Александровна Хохлеева (Прикс),
г. Липецк
Братья Эдуард и Александр Прикс расстреляны по так называемому Списку «Эстонцы» № 30. В предписании на расстрел их номера 20 и 26 из 95 приговорённых к высшей мере наказания. Все 95 человек считаются расстрелянными 27 июля 1938 г. (видимо, Пётр Григорьевич Балудин и Никита Петрович Чистяков на самом деле расстреляны после 13 октября 1938 г.). Все помянуты в 10-м томе «Ленинградского мартиролога». Возможное место погребения – Левашовское мемориальное кладбище.
Братья Прикс помянуты также в 3-м томе Книги памяти жертв политических репрессий Новгородской обл. – Ред.