Мясникова Любовь Петровна
Мясникова Любовь Петровна, род. 01.11.1937. Научный работник. Место проживания: г. Санкт-Петербург, Центральный р-н.
(Они пережили Блокаду, т. 8)
Любовь Мясникова: «Я не помнила, что бывает другая жизнь: без взрывов бомб и оглушительно воющей сирены»
С ведущим научным сотрудником Физико-технического института им. А. Ф. Иоффе РАН Любовью Мясниковой о блокадном детстве, дружбе с Рудольфом Нуреевым и начале научной карьеры поговорила ее внучка, руководитель отдела по связям с общественностью компании «Герофарм».
Ты помнишь, как началась война?
Первое время я была уверена, что она началась из-за меня. Бабушка всегда говорила: «Не бросай хлеб, а то война будет!» — а я накануне 22 июня выбросила кусок хлеба. Больше всего на свете я боялась, что об этом узнают и как-то ужасно накажут!
Как вы жили во время блокады?
В 1941 году нам с братом-близнецом Леней было по 4 года, и мы с ним и не помнили, что бывает другая жизнь: без взрывов бомб, без оглушительно воющей сирены, зазывающей всех в бомбоубежище, без холода и голода, без «зажигалок», полыхающих на крышах. По вечерам при тусклом свете крохотной трехвольтовой лампочки, запитанной от аккумулятора, мама читала нам с братом вслух Пушкина, Диккенса, Джека Лондона. Затаив дыхание, мы слушали ее чтение, и окружающий нас кошмар куда-то отступал.
Что позволило пережить первую зиму?
Шансов выжить у нас, казалось, было маловато. В эту первую блокадную зиму дед превратился в дистрофика, у папы начался плеврит, у брата развился туберкулезный бронхоаденит, а у меня от голода был кровавый понос. Мама была в отчаянии. Она устроилась работать медсестрой в детскую районную больницу. Там делали анализы грудного молока рожениц, которым потом подкармливали младенцев, потерявших мать. Оставшиеся на стенках пробирок капли мама аккуратно собирала и приносила домой, в надежде спасти этим молоком меня. Но мне это молоко, несмотря на голод, почему-то было глубоко противно. Мама рыдала, я ревела… В результате она оставила свои бесплодные усилия. Единственно, на что еще была надежда, — это белые сухарики, которые она еще до войны сушила из недоеденных корочек. У нее было предчувствие войны и голода. Она давала мне их в день по одной штучке и, протягивая последнюю, мысленно со мной попрощалась. Но именно с той последней корочкой понос прекратился. Потом я с наслаждением трескала столярный клей и думала, что мир — это тогда, когда можно есть столярного клея столько, сколько ты хочешь.
С чем у тебя ассоциируется окончание войны?
После прорыва блокады во дворе нашего дома появились первые дети из семей, возвратившихся из эвакуации — из Ташкента. Они выходили во двор, доедая невиданные нами яблоки, и кидали огрызки на землю. Мы умирали от желания поднять их и съесть, но это было стыдно. Прятались в подвале и ждали, пока во дворе никого не останется, а потом голодными зверьками кидались на огрызки. На всю жизнь я запомнила блаженный аромат и неземную вкусноту чего-то дотоле неведомого, оказавшегося в моем рту вперемешку с землей. Мы обгладывали огрызки до самого черенка, проглатывали всё вместе с косточками. Я до сих пор съедаю в яблоке всё.
Откуда у тебя появилась страсть к науке?
Дедушка, папа, мама — все «технари»: даже во время войны они не переставали работать. Папа каждый день ходил пешком на работу в Технологический институт, мама организовала биохимическую лабораторию в детской больнице, где мы ей помогали — мыли лабораторную посуду. Также мы выращивали монокристаллы из пересыщенных растворов соли и квасцов.
Наша квартира на Чайковского многое повидала, не только войну, но и интересных гостей семьи. Когда мне было 5 лет, к тебе в гости приезжал твой старый друг Рудольф Нуреев — расскажи о нем.
Да, про Рудика можно говорить много. Его привела к нам мамина подруга, зная, как хорошо у нас всех принимают. Он пришел в 3 часа дня, а ушел в... 3 часа ночи, до того ему у нас понравилось, а он понравился нам. Я занималась балетом в школьном кружке, в котором нам преподавала настоящая балерина из Кировского театра, так что пообщаться с учеником Вагановского училища мне было крайне интересно. С того памятного вечера наша дружба (с «коротким» перерывом в 28 лет) продолжалась вплоть до его смерти. Ты помнишь его первый приезд, но ведь он у нас и свой последний день рождения праздновал — 17 марта 1992 года. Совсем больной, с высокой температурой. Все думали, что у него воспаление легких, но на самом деле у него был СПИД. Уходя, Рудик пригласил нас с мужем приехать в августе к нему на итальянский остров Ли-Галли, и там мы осознали, насколько тяжело и безнадежно он болен. Впрочем, он пресекал все разговоры об этом, а мы, как могли, пытались скрасить ему существование. В январе следующего, 1993 года его не стало.
Зимой ты катаешься на лыжах в горах, летом на виндсерфе и водных лыжах в Токсово, три раза в неделю ходишь танцевать фламенко, при этом постоянно работаешь и до сих пор ездишь по миру на конференции. Откуда столько энергии?
Думаю, это было заложено в детстве. В человеке очень много потенциальных возможностей. Но его способность выживать уходит: жизнь в цивилизованном мире становится достаточно комфортной и нет необходимости бороться. А мы еще в детстве, очень маленькими, оказались в экстремальных условиях: минус 40 градусов, нет света, голод... Мама во время блокады старалась, чтобы мы не «протирали» время попусту. Каждый был при деле: нас, голодных, выкидывали на улицу чистить снег, а дедушка, академик УССР Николай Николаевич Давиденков, писал книгу «Некоторые проблемы механики материалов», за которую получил Сталинскую премию в 1943 году. Идея была такая: выживаешь, если мозг работает, если не работает — ты сам умираешь.
Любовь Петровна Мясникова — кандидат физико-математических наук, она до сегодняшнего дня активно работает в лаборатории физики прочности легендарного Физтеха. Ее внучке Евгении с самого детства запрещено называть Любовь Петровну бабушкой — только Любой. Британский актер и режиссер Рэйф Файнс, снимая фильм «Нуреев. Белый ворон», познакомился с подругой юности звезды балета, неоднократно бывал у нее в гостях и пригласил на небольшую роль-камео в своей картине.
Текст: Евгения Доморощенкова
Фото: Дарья Игнашова
Ист.: «Собака.ru»
Дом Шрейберов, ул. Чайковского, 63
С момента постройки и до своей смерти в 1898 году в доме жил известный художник-передвижник Николай Александрович Ярошенко с семьей.
Они занимали «небольшую, очень уютную квартиру», а «единственную большую комнату занимала мастерская». Легендарными стали устраиваемые в их квартире «субботы», воспоминания о которых сохранились во многих очерках и переписках современников. «Вечер провел у Ярошенко среди споров, шуму и пения. Очень оживленны у него вечера и симпатичный тон», — писал жене художник Василий Поленов. И в другом письме: «Ужасно мне понравился вчерашний вечер у Ярошенко: живут бодро, весело и вместе интеллигентно».
Художник Михаил Нестеров вспоминал: «В ближайшую "субботу" я отправился на Сергиевскую, где проживал Ярошенко. <…> На них собирались люди разных положений, интересные и деловитые. Здесь нередко можно было встретить известных людей науки, искусства, литературы.
На этих собраниях не знали, что такое скука, винт, выпивка — эти неизбежные спутники духовного оскудения общества...»
Открытка «С.-Петербург. Китайское посольство [Сергиевская улица, 63]». Россия, С.-Петербург, 1890–1904. ГМЗ «Петергоф» (хранитель фонда «Открытки» — Н.А. Ярошук)
На той же лестнице, где была квартира Ярошенко, в конце XIX — начале XX века помещалось китайское посольство. Анна Ивановна Менделеева — супруга Дмитрия Ивановича Менделеева (который тоже был частым гостем у Ярошенко) — вспоминала: «Морозный зимний вечер. Еду на санках к Ярошенко на Сергиевскую. Останавливаю извозчика у дома, где помещалось китайское посольство. Ярошенко жил на той же лестнице — наверху, в четвертом этаже. На лестнице всегда особый острый запах. Спрашиваю как-то швейцара: "Чем у вас всегда пахнет?" — "Китайцы крокодила жарят", — мрачно отвечает он. Оказалось, это бобовое масло, необходимая принадлежность китайской кухни. Подымаюсь на самый верх. На площадках встречаются китаянки, грубо набеленные, нарумяненные, с затейливыми прическами, украшенными искусственными бумажными цветами, вроде тех, какими у нас украшают куличи».
А вот воспоминания Любови Петровны Мясниковой, внучки известного физика Николая Николаевича Давиденкова, который с семьей поселился в этом доме в 1921-х.
«...Довоенные репрессии чудом обошли нашу семью. Папа и дедушка были в ожидании, что их арестуют: у них были приготовлены кулечки с вещами, зубными щетками и т.п. Дедушка все бегал по Физтеху и повторял: "Почему меня до сих пор не арестовали? Все приличные люди уже там!"
Одно из ранних детских воспоминаний — звонок в квартиру в три часа ночи. Все тогда напряглись, ведь черные воронки как раз приезжали по ночам. Дедушка пошел открывать, и вскоре к нам с родителями всунулась его голова: "Ничего страшного, мы просто горим!"
Воспоминаний о довоенной жизни у меня очень мало, а блокаду я, как ни странно, вспоминаю без ужаса. В силу малости лет в голове были представления, что мир — это когда можно есть столярного клея столько, сколько хочется. Мы не помнили, что бывает и другая жизнь, без взрывов бомб, без сирены, без холода и голода, без "зажигалок". И в такой жизни мы умудрялись находить радости: "Ура! В шестьдесят первом снаряд взорвался! Бежим осколки собирать!" И мы, совсем малыши, сломя голову несемся во двор соседнего дома № 61, чтобы ухватить рваный, еще горячий кусок железа. Кто схватит самый большой и самый горячий, тот и выиграл.
В моей коллекции было 389 зенитных осколков. Но было среди них и нечто тикающее, вроде часового минного механизма: это очень пугало маму, и однажды ночью она выкрала ящик с моими "игрушками" и утопила его в Неве. Для меня это было горе.
В мае 1941 года наша предусмотрительная бабушка купила 20 кубометров дров, это нас спасло. Зимой вся лестница приходила к нам за кипятком: есть было нечего, но кипяток был всегда».
Ист. : ЖИВЫЕ ИСТОРИИ ПЕТЕРБУРГА.
См. также:
Романкова Марина Петровна, род. 13.06.1931.
Романков Леонид Петрович, род. 01.11.1937.
Давиденков Николай Николаевич (1879–1962) – из Википедии.
Романков Пётр Григорьевич (1904–1990) – из Википедии.
Романкова М. П., Романков Л. П., Мясникова Л. П. Прямая речь. Письма блокадного времени : [воспоминания]. — СПб. : Геликон Плюс, 2019. — 146, [1] с. : ил., портр., факс.