К 20-летию «Истории сталинского Гулага». Александр Солженицын и Роберт Конквест о советских злодеяниях

2024-03-15

 

Семитомное собрание документов «История сталинского Гулага» состоялось благодаря Большой оттепели конца 1980-х – начала 1990-х годов и было издано Государственным архивом РФ тиражом 1200 экз.

20 лет назад вышел первый том с предисловиями Александра Солженицына и Роберта Конквеста. 

 

А. И. Солженицын

Выпускаемый ныне в свет многотомник «ИСТОРИЯ СТАЛИНСКОГО ГУЛАГА» явит собой крупный, решающий шаг в систематическом освещении истории коммунистических репрессий в СССР. (Пока — будем надеяться, что лишь временно — опустивший весь раннесоветский период, начиная с Октябрьского переворота. В томе 2 слегка захватывается и период Ленина–Дзержинского.) Это — и важнейший вклад в понимание общей истории СССР. Он высвечивает чёткую историческую картину, какой до сих пор не было, — особенно о разгроме крестьянства. Он закономерно включает в объявленную тему — также и всю волну насильственно созданных массовых голодов в советское время (а значит, в ретроспективе, — и великий голод 1921 года).

Выводы исследователей солидно основаны на множестве приводимых раз­нохарактерных, разнооттеночных документов и на этой основе дают нам возможную на сегодня полноту информации, которую читатели несомненно воспримут с удовлетворением и острым интересом.

В томе 1 внимательно, отчётливо прослеживается периодизация репрессий в СССР, и дифференцируются категории разных потоков. Каждый период охвачен многосторонне. Большое внимание уделено установлению численности жертв — в доступных нам пока возможностях. Всё вместе документирует важнейшую часть всей истории Советского Союза.

Том 2 «Карательная система: структура и кадры» — достойно венчает многочисленные и ценные публикации на эту тему последних лет.

Том 3 плодотворно исследует экономические цели Гулага и место его в общей экономике СССР — существенное для понимания всей проблемы Гулага. Взвешивается двузначный подход к проблеме эффективности использования труда зэков.

Тема 4 тома — Население и повседневная жизнь Гулага — наиболее трудно охватима для научного исследования: она не может быть отражена документами в полноте. Но это и оговорено при использовании документов, несомненно содержащих и преднамеренные искажения в интересах лагерного начальства, и истекающие из того возможные ущербы и пороки статистики.

Том 5 «Спецпереселенцы» чрезвычайно плодотворен в последовательном представлении — ещё сохранившихся, а сколь же многие утрачены! — материалов о «раскрестьянивании» страны, — что имеет общенациональное значение, даёт нужную объёмность всей истории СССР, масштаб событий. Процесс этот рассмотрен на всех его стадиях, и через хаос 1930—31 гг., вплоть до поздних, менее известных (времени военного и после него). Дана вся эволюция статуса спецпереселенцев. — С такой же систематичностью, и даже подробной детальностью, представлена и вся вереница последующих этнических ссылок — начиная с дальневосточных корейцев (1937), поляков (1939), ингерманландцев, немцев (1941) — и дальше все известные случаи высылки целых народов или отдельных этнических групп. Прослежены и оперативные, и «противопобеговые» мероприятия органов НКВД, и особый случай «трудармии», и география расселения и последующих перебросок. А затем — и на­растание кризиса в управлении спецпоселениями при умножении числа комендатур, усложнении инструкций и отчётности, метаний от МВД к МГБ — и до полного отказа от всей системы с 1955 г., краха её.

Весьма выразительным, с детальной разработкой, оказался и том 6 — «Восстания, бунты и забастовки заключённых». Всё время держится во внимании противоречивость режимной и производственной задач лагерной администрации — и с убедительной методичностью прослеживается зарождение и нарастание лагерного сопротивления от различных форм протестов и конфликтов, даже и от инородных внутриуголовных, тем более от этнических вливаний — и до громких политических бунтов 50-х годов, прикончивших всю систему Гулага. Эта эволюция представлена даже пластично.

Разумеется, далеко не все архивы (особенно местные) изучены, да и не все ещё доступны, — и это обещает нам в будущем продолжение и развитие работы, столь насущно и успешно начатой нынешним многотомником.

 

Роберт Конквест

В России и за рубежом понятие «Гулаг» стало символом антигуманизма сталинского Советского Союза. Хотя мы, конечно, понимаем, что слово Гулаг (Главное управление лагерей) в его первоначальном значении относится только к лагерям, редакторам предлагаемого издания удалось показать ясно и всеобъемлюще всю карательную систему. Они всесторонне исследовали различные элементы карательной системы — не только лагеря, но и связанные с ними трудовые колонии, контролируемые органами внутренних дел спецпоселения и тюрьмы. В более широком смысле они охватили террор во всем его объеме, включив в документальные сборники материалы, относящиеся и к лишению свободы, и к смертной казни (в 1937—1938 гг., например, официально казнили примерно 700 000 человек, и только за сравнительно незначительные «преступления» отправляли в заключение).

Сам Гулаг и другие учреждения подобного толка были предназначены для достижения двух основных целей: тюремной изоляции жертв террора и использования их каторжного труда на стройках советского народного хозяйства. Ни одна из этих целей никогда не упускалась из виду, но в разные периоды баланс изменялся в пользу то одной, то другой. Очевидно, например, что расстрелы в основном взрослых мужчин, многие из которых были специалистами в различных областях, проводились явно не в результате рациональных экономических расчетов.

Не вызывает сомнений, что развитие СССР в целом, особенно начиная с 1929 г., было направлено на революционные преобразования социального и экономического порядка. В связи с этим террор можно понять как сознательное уничтожение или разрушение, исходя из собственных трактовок марксизма, всех тех, кто не подчинялся новому порядку.

Первый том многотомного издания показывает, как НКВД, по указаниям Сталина, отбирало жертвы для уничтожения или отправки в лагеря. Документы правдиво разоблачают намерения режима: уничтожение слоев населения, сотрудничавших со старыми властями; бывших членов других политических партий; членов религиозных сект; бывших представителей несоветских классов; лиц, занимавшихся несоциалистической экономической деятельностью. Например, один из первых крупных декретов, развязавших террор (закон от 7 августа 1932 г.) был направлен против крестьян и предусматривал наказание за кражу социалистической собственности. На самом деле, это была собственность крестьян, украденная у них государством.

Наряду с «правонарушителями», осужденными за преступления против нового порядка по причинам экономическим или в связи с их классовой или религиозной принадлежностью, в конце 1930-х годов важным объектом преследований стали национальные группы, которые рассматривались как потенциальные противники: поляки, немцы, литовцы и др. В конце 1940-х гг. к ним прибавились представители многих национальностей, проживавших на территориях, аннексированных по договору между СССР и нацистами, а затем, в ходе войны — малые народы, населявшие Кавказ.

Откровением оказались различные декреты, направленные против жен и детей «врагов народа». Редакторам удалось успешно показать различные элементы государственного террора, например, каким образом изъятие зерна и других сельскохозяйственных продуктов у большинства крестьян вело к организованному государством голоду и новому усилению террора.

Власти, стремясь продемонстрировать триумфальные экономические успехи, старались извлекать пользу из террора. Появился огромный фонд принудительно собранной рабочей силы, которую можно было использовать по желанию государства и на которую государство тратило минимальные средства, необходимые для поддержания жизни работников. Таким образом, мы можем проследить обстоятельства развертывания огромных проектов, против которых по разным причинам возражали московские специалисты в области экономики, пока их самих не уничтожили во время «чисток». Эта «гигантомания» продолжалась до самой смерти Сталина, а затем десятки таких проектов были заброшены за ненадобностью.

Показательным, как первый пример запуска крупного проекта с использованием принудительного труда, было строительство Беломорско-Балтийского канала, который никогда активно не использовался. Здесь, помимо карательных и экономических мотивов, мы наблюдаем другой важный аспект проблемы — значительные инвестиции в фальсификацию истории. Об этом свидетельствуют предлагаемые секретные документы. Даже когда местные власти пытались избежать пагубно влияющих фальсифицированных производственных отчетов, им редко удавалось представить даже относительно полную картину, хотя о многом можно догадаться благодаря тому, о чем открыто сказано в документах и тому, на что они только намекают.

В той степени, в какой власти вообще признавали существование Гулага, он изображался немногими официальными лицами как система «исправительно-трудовых лагерей», и в любом случае как место гуманного «исправления преступников». В 1934 г. в связи со строительством Беломорско-Балтийского канала была запущена первая пропагандистская акция. Писатели, включая Максима Горького, беседовали с «заключенными», которые рассказывали об излечении от своих «кулацких» и прочих ужасных пороков с помощью строгих, но доброжелательных тюремщиков. По результатам бесед была опубликована книга, сначала на русском языке, а затем в переводе на английский. Несколькими годами позже ее пришлось изъять из обращения, потому что многие, о ком шла речь в книге, а также почти все хваленые руководители Гулага и НКВД были уничтожены.

Отрицание существования Гулага, особенно широко распространенное на Западе, не нашло ясного отражения в данной коллекции документов, и поэтому кажется уместным несколько развить эту тему как неотъемлемую часть истории Гулага. Пропагандистские кампании, подобные восхвалению Беломорского канала, больше не повторялись, но более мелкие дезинформирующие операции продолжались даже после завершения Второй мировой войны. Похожую ситуацию можно было наблюдать во время визита на Колыму в 1946 г. Генри Уоллеса, в то время вице-президента США, и Оуэна Латтимора. Удаление колючей проволоки, замена узников крепкими сотрудниками тайной полиции и другие подобные маневры позволили Латтимору по возвращении написать в National Geographic, что весь этот идиллический район существенно превосходит в социальном, этическом и эстетическом плане сходные места добычи золота на Аляске.

Как же случилось, что ясный, бесстрастный и убедительный материал, которым располагали на Западе и который был опубликован, не вызывал доверия? То, что произошло, — грустная история самообмана. Хотя, конечно, очень немногие зашли так далеко, как Жан-Поль Сартр, настаивавший на том, что отчеты о советских трудовых лагерях следует держать в тайне, даже если они правдивы, потому что рабочий класс Франции может поддаться антисоветским настроениям.

Жертвы системы делились на политзаключенных и других нарушителей. Но такое разделение было до некоторой степени обманчивым. Многих отправляли в лагеря за несколько опозданий на работу (такое случилось, например, с отцом генерала Александра Лебедя), т.е. по причине, которая не была бы признана преступлением ни в одном мало-мальски нормальном обществе. В стране имелись и настоящие уголовники из старой, укоренившейся формации «урок», но только маленький процент их находился в Гулаге — и не в худших лагерях. Власти предпочитали их большинству других заключенных; «урки» получали львиную долю и без того скудного лагерного рациона и терроризировали остальных заключенных.

Реальный Гулаг отражен в рассказах тех, кто тем или иным способом попадал на Запад. Их обобщенные свидетельские показания освещают более полувека невероятной и расчетливой бесчеловечности сталинской эры. С тех пор, как «Архипелаг Гулаг» Александра Солженицына был тайно вывезен на Запад и опубликован там, контуры советской карательной системы были полностью обрисованы.

В самой России эта история Гулага уже заявила о себе в повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», опубликованной в ноябре 1962 г. Тогда, как пишет в своих мемуарах великая певица Галина Вишневская, «Советское правительство неосмотрительно выпустило джина из бутылки, и как ни старались потом все последующие годы, затолкать его обратно уже не смогли».

Таким образом, общая картина уже не вызывала сомнений. Не хватало более полного понимания механизмов функционирования системы. Именно они описаны в документах предлагаемой серии, причем не жертвами системы, а ее виновниками. И хотя проект лишь отчасти сосредоточен на человеческих аспектах системы — голоде, унижениях, дурном обращении, вводимые им в оборот официальные документы не менее выразительно, чем свидетельства бывших заключенных, разоблачают равнодушие режима к несправедливости и людским страданиям, пока это идет на пользу системе. Важно отметить, что почти все представленные в серии документы оставались секретными до падения советского режима, отчасти и для того, чтобы отрицать само существование Гулага перед Западом.
Перевела с англ. яз. Лора Сорока

 

Прошло 20 лет. Изучение советских злодеяний продолжается.

Анатолий Разумов, член Межведомственной рабочей группы по координации деятельности, направленной на реализацию Концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий