Бурт Моисей Эльевич

---

МОИСЕЙ ЭЛЬЕВИЧ БУРТ (14 марта 1902 г. – 10 августа 1938 г.)

 

Его увели после обыска в ночь на 28 февраля 1938 г. Дома оставались жена, дочери 8 и 7 лет и долгожданный сын, родившийся месяц и четыре дня тому назад.

В 1938-м – в году сталинского «Большого террора» – проводились массовые аресты лучших, талантливейших и преданнейших стране. Их обвиняли в шпионаже в пользу других государств и уничтожали. Признания несуществующей вины и оговора других невинных добивались изощрёнными пытками и угрозами в адрес семьи. О том, как зверствовали в застенках НКВД изуверы-нелюди, рассказал в «Российской газете» за 26 января 2012 г. поэт и публицист Юрий Кублановский: «Ведь стоит только прикоснуться к этому времени, как дух захватывает от ужаса. Когда в 1939-м году в центре Первопрестольной на Лубянке следователи мочились на лицо Бабеля и Мейерхольда, расплющивали молотком фаланги пальцев, били резиновыми жгутами по пяткам, доводили их до такого звериного состояния, что эти великие люди ничего уже не соображали».

За два дня до ареста, и явно в его ожидании, Моисей Эльевич Бурт напечатал на пишущей машинке подробную автобиографию. В автобиографии Бурт явно хотел показать, как нелепо было бы подозревать его в шпионаже в пользу Польши, жизнь в которой он вспоминал как страшный сон.

Он родился в 1902 г. в местечке Пинчов Келецкой губернии Польши. В поисках заработка родители переехали в город Лодзь. Ужасающе беспросветное, голодное нищенское существование многодетной семьи, дважды пострадавшей от зверских проявлений антисемитизма – когда однажды его сестра ночью стояла в очереди за жалкой благотворительной помощью, полицейский убил её ударом приклада по голове, якобы за то, что она не прямо стояла в очереди. Во время погрома, в день так называемой «кровавой среды» 1919 г., погромщики избили его отца до полусмерти. Чтобы выжить, брались за самую тяжёлую работу. Когда в 1918 г. в очередной раз вместе с отцом, больной туберкулёзом матерью и братом, он тянул на себе телегу с грузом более 600 кг (сами же её нагружали и разгружали), на спуске с горы попал под телегу и сломал ногу. После выхода из больницы поступил учеником в сапожную мастерскую, где работал по 15–16 часов.

В 1923 г. стало особенно тяжело – часто оставался без работы, голодал, негде было жить. Летом был арестован и избит за проживание у знакомого рабочего без прописки. В конце декабря по предложению знакомого рабочего Тейтельбаума вместе с его семьёй перешёл границу из Польши в СССР. После месячного пребывания в спецкарантине ОГПУ в городе Борисове его по его желанию направили в Витебск, где поступил на обувную фабрику «Самоход». Там был принят в Комсомол, а затем и в партию. В конце 1924 г. был направлен на учебу в Еврейское отделение Витебской совпартшколы. После её окончания в 1927–1928 гг. руководил передвижными и стационарными партшколами на еврейском языке.

После операции на сломанной ноге нуждался в длительном физиотерапевтическом лечении и в конце 1928 г. с направлением Витебского окружкома партии приехал в Ленинград. В январе 1929 г. поступил работать на обувную фабрику «Пролетарская победа». В конце 1930 г. – заместитель секретаря и зав. массовым отделом парткома фабрики.

В 1931 г. командирован Московским райкомом партии на учёбу в аспирантуру Ленинградского института истории ВКП(б). Активно участвовал в общественной жизни и научной работе Института. В конце 1933 г. был избран секретарём парткома.

Осенью 1933 г. в Институт был прислан новый сотрудник Леонид Николаев. В Институте Николаев бывал мало. В марте 1934 г., когда проводилась мобилизация членов партии «на транспорт», Николаев был вызван в партком, чтобы выяснить возможность его мобилизации. Николаев ответил категорическим отказом: «… я не безработный, … в новой работе не нуждаюсь, … если я вам не нужен, я найду другую работу…, но из Ленинграда никуда не поеду…». Бурт как секретарь парткома созвал экстренное заседание, на котором было принято решение об исключении Николаева из партии. На партсобрании постановили: «Подтвердить решение парткома об исключении т. Николаева из партии за отказ от партийной мобилизации и за поведение на заседаниях парткома и партийного собрания, показавшее лицо Николаева как озлобленного обывателя, чуждого ленинской партии». Об этом постановлении немедленно сообщили в Смольнинский райком партии. «На транспорт» был послан Бурт, а Николаев некоторое время спустя был восстановлен в партии Смольнинским райкомом, благодаря чему смог попасть в Смольный и убить там С. М. Кирова. Но об этом Бурт узнал уже на Украине, когда был парторгом на станции Большой Токмак. Рассказывая в своих воспоминаниях об убийстве Кирова, Н. С. Хрущёв утверждает: «Это убийство было организовано сверху». В письме писателю А. Рыбакову по поводу его повести «Дети Арбата» Ева Феофановна Пашкевич, заведовавшая, как впоследствии и М. Э. Бурт, одним из отделов Музея Революции, сообщила об известном ей факте готовившегося ещё в августе 1934 г. убийства Кирова (егерю предложили убить Кирова на охоте, инсценировав несчастный случай, и егерь рассказал об этом Кирову, а Киров сразу же отослал его в Астрахань). В этом же письме Пашкевич так отзывается о Бурте, посланном на транспорт вместо Николаева: «Это был человек чистейшей души, умница, Коммунист высокой пробы». Отъезд Леонида Николаева из Ленинграда, а также исключение его из партии нарушили бы планы тех, кто готовил его к убийству Кирова, а Бурт, добившийся исключения Николаева из партии, мешал этим планам. И поэтому он был послан на транспорт, хотя в Ленинграде у него оставались больная жена и дочери четырёх и трёх лет.

Об отношении М. Э. Бурта, оторванного от семьи, от любимой научной работы, к новой для него работе, понимаемой им как ответственное задание партии, можно судить по его письмам жене Фриде Хаимовне Бурт. Май 1934 г.: «Здравствуй Фридочка! 2-го мая приехали в Днепропетровск. … очень тебя прошу СРАЗУ написать мне письмо. Мне здесь сказали, что моя станция крупная, и работы будет много. Меня это очень радует. … Жду твоего письма. Крепкий поцелуй тебе и ребятам. Моисей».

Октябрь 1935 г.: «… У нас, как и в Москве, был резко поставлен вопрос о некоторых парторгах, которые настроены уйти с транспорта. И, в самом деле, как можно ставить вопрос об уходе с фронта, когда только разгорается бой? ... Ведь я твёрдо дал себе заранее зарядку именно главные трудности пережить, т. е. решить ударную задачу по превращению транспорта в цветущую отрасль народного хозяйства. … И если меня всё же перевели бы в такое место, где можно было бы работать и тебе лечиться, работа моя от этого не ухудшилась бы. Но в связи с тем, что сейчас все же многие ставят неправильно вопрос, моя совесть мне не позволяет не только ставить вопрос о переводе, но даже и думать об этом нельзя сейчас».

31.10.35 г. «Жизнь в разгаре. Готовимся к празднику. … Одно плохо, что тебя со мной нет. Но работа, особенно когда идёт успешно, разгоняет тоску домашнюю. Когда прихожу домой, долго смотрю на тебя и на детей. … Целую вас».

В ноябре 1935 г. случилось дикое – отдававший все силы работе М. Э. Бурт, видимо, кому-то мешал, и его решили «убрать», прибегнув к гнусной лжи и не сомневаясь в своей безнаказанности. При проверке партдокументов 16 ноября Бурт рассказал, что, будучи секретарём парткома Ленинградского института истории ВКП(б), он добился исключения из партии Л. Николаева, впоследствии убившего Кирова (Бурт не знал, что Николаев вопреки решению партсобрания был восстановлен в партии). Начальник политотдела Отделения Екатерининской (с 1936 г. Сталинской) железной дороги Чужиков, зам. начальника политотдела той же дороги Усачёв и инструктор Днепропетровского обкома партии Маев в акте проверки написали, что Бурт покровительствовал Николаеву. В днепропетровской газете «Заря» от 28 декабря 1935 г. Чужиков и Усачёв написали, что парторг станции Большой Токмак Бурт был лично связан с убийцей т. Кирова – Николаевым. Через три дня после проверки документов Бурт был арестован. Чтобы опровергнуть эту гнусную клевету, достаточно было бы запросить протокол партсобрания Института истории ВКП(б), но Бурт просидел в днепропетровской тюрьме шесть месяцев – с 19 ноября 1935 по 1 мая 1936 г. и был освобождён только после вмешательства Москвы, куда он обращался.

В конце мая 1936 г. Бурт вернулся в Ленинград. 1 июня 1936 г. был принят в Музей Революции, а затем был назначен заведующим нового отдела «Великая Пролетарская Революция». Директором музея был в то время Сергей Иосифович Аввакумов, хорошо знавший Бурта по работе в Институте истории ВКП(б). Отдавая новому для него делу весь свой талант и все силы, работая по ночам, Бурт проделал огромную научную и организационную работу, о чём свидетельствует его сохранившийся архив. В ночь на 28 февраля 1938 г. он был арестован.

Фрида Хаимовна, пытаясь спасти мужа, сразу же после ареста обращалась, несмотря на угрозы, в разные инстанции, но ничего не добилась. Старшая, восьмилетняя дочь написала письмо Сталину. Пытался спасти Бурта его друг Моисей Львович Лурье, знавший его по Витебской совпартшколе, а теперь также аспирант Института истории ВКП(б). Он заявлял, что арест Бурта, которого он давно знает как честного и преданного партии коммуниста – недоразумение. Ответом ему также были угрозы. (В 1941 г. Лурье был директором Института истории ВКП(б). Во время войны дважды уходил в ополчение, но Горком партии возвращал его. В третий раз добился назначения в авиацию. Его назначили комиссаром крупной лётной части. Самолёт, на котором он летел в свою часть, был сбит под Ленинградом.)

8 августа 1938 г. Фрида Хаимовна получила городской почтой письмо:

«Здравствуйте, мои милые и дорогие. Как жаль, что наша счастливая жизнь была прервана в самый интересный период в нашей жизни. Я восхищался своими детьми, работой, думая, что так много надо было делать; но совершенно неожиданно вся моя счастливая жизнь была прервана, и я оказался вместе с преступниками в тюрьме, и, по всей вероятности, обо мне некоторые на воле думают, что я, как и другие, преступник, хотя в практической работе я и был честен. Меня обвиняют в том, что я пришёл из Польши с определенным заданием, хотя я и отрицал это, но обстоятельства сложились так, что был подписан документ, компрометирующий меня. Хотя я уже несколько раз писал на [имя] прокурора об этом, но судьба моих заявлений мне неизвестна. Поэтому прошу, сходи к областному прокурору и добейся, чтобы он назначил переследование моего дела, т. к. от этого зависит моя дальнейшая судьба. Кроме того, прошу переводить мне денег по пятнадцать руб. (15 р.) в передачу. Пока всё. Целую вас, ваш муж и отец. Бурт».

Это письмо Фрида Хаимовна передала в Военную прокуратуру Ленинградского военного округа, а копии – Вышинскому и в НКВД. В январе 1939 г., едва дождавшись выписки из больницы годовалого сына после очередного воспаления лёгких, Фрида Хаимовна поехала с ним в Москву и с огромным трудом добилась приёма у Вышинского. Ей обещали пересмотреть дело мужа и переслать его в Ленинград. А в это время Бурта уже давно не было в живых. Когда в марте 1939 г. пришли описывать более чем скромное имущество семьи, выяснилось что Бурт погиб 10 августа 1938 г., через два дня после получения его письма из тюрьмы (а ведь регулярно передаваемые для него деньги продолжали принимать и после его гибели).

8 июля 1939 г. Фриде Хаимовне была выдана справка о том, что М. Э. Бурт 10/VIII-38 г. умер в тюремной больнице и дело по его обвинению следствием прекращено за его смертью. Но ради восстановления честного имени мужа и ради будущего детей мужественная женщина добилась от Военной прокуратуры ЛВО пересмотра дела. В качестве свидетелей были вызваны М. Л. Лурье и С. И. Аввакумов, заявивший, что арест Бурта считает ошибкой. 25 февраля 1940 г. Фриде Хаимовне была выдана справка о том, что следственное дело по обвинению Бурта производством прекращено за отсутствием состава преступления.

Несмотря на справку о невиновности Бурта, в 1949 г. Фриду Хаимовну семь часов продержали в Управлении МВД, пытаясь добиться признания, что её муж был польским шпионом. В том же году С. И. Аввакумов, будучи членом Горкома партии, был репрессирован по «Ленинградскому делу», а его семья была выслана в Казахстан.

В справке от 19 августа 1991 г. о посмертной реабилитации Бурта, выданной Военным прокурором ЛВО Павловым по заявлению дочери Бурта, Юлии Моисеевны, указывается, что он скончался в результате длительной голодовки.

Когда стал возможен доступ в закрытые ранее архивы, Юлии Моисеевне удалось сделать выписки из следственного дела отца. Согласно протоколам допросов, Бурт признал свою вину явно после пыток.

Истерзанные пытками до полубезумия, перед угрозой новых истязаний, невиновные подписывали заранее заготовленную следователями невероятную клевету на себя, в надежде, что на суде раскроется правда. Заготовленный следователем текст «признания» Бурта – смесь дикой клеветы и издевательского цинизма относительно беззащитной жертвы: «Не желая в дальнейшем запираться, я решил давать следствию правдивые показания о моей антисоветской деятельности, контрреволюционной пропаганде и сборе шпионских сведений в пользу Польши…».

В постановлении о прекращении следственного дела № 43215-38 по обвинению Бурта, подписанном 21 февраля 1940 г. следователем Военной прокуратуры ЛВО М. Коварским, отмечается, что, признавая себя виновным в сборе шпионских сведений в пользу Польши, Бурт дал неправдоподобные показания относительно метода сбора этих сведений, непригодного для сбора таких сведений, как численность воинских частей, количество самолётов и их типы. Шпионские сведения Бурт якобы передавал сотрудникам Польского консульства, но сотрудников с указанными Буртом фамилиями в этом консульстве не было. «Исходя из этого, а также из письма Бурта, приложенного к заявлению Бурт Ф., в котором он пишет, что им подписан протокол при определённых обстоятельствах, несмотря на его отрицания – показания эти следует считать вымышленными».

Из медицинского заключения стало ясно, что ослабленный длительной голодовкой Бурт как мог сопротивлялся насильственному кормлению с побоями и скончался от попадания пищи в дыхательные пути. «Паралич сердца вследствие попадания в дыхательные пути небольшого количества пищи. … Сильное истощение. Поражены сердце и печень. Возможно, имела место попытка насильственного кормления. Ссадины над левой бровью. Кровоподтёки над левым глазом и на задней части тела».

Удивительно светлый, кристально честный Человек, мечтавший о том, чтобы люди жили достойной жизнью, без нищеты и страданий, только голодовкой мог выразить свой протест против попрания человеческого достоинства в условиях вопиющего беззакония и чудовищной клеветы. Но такой протест Человека, не сломленного ужасами, пережитыми в застенках НКВД, палачи допустить не могли.

Энгельсина Моисеевна Бурт, С.-Петербург

 

Моисей Эльевич Бурт – из тех, кто бежал в СССР в поисках работы и лучшей жизни, симпатизируя коммунистической идее. Через все границы такие беглецы проникали в СССР тысячами, с семьями и друзьями, иногда золотом платили проводникам за переход границы. В годы «Большого террора» перебежчики стали частью расстрельных планов, утверждённых по заданиям партии и правительства.

Постановление об избрании меры пресечения и предъявления обвинения в отношении Бурта (в документе – Бурд) утвердил 19 февраля 1938 г. зам. начальника УНКВД ЛО Шапиро-Дайховский, с согласия Дзержинского райкома ВКП(б) и Прокуратуры ЛВО.

Бурт обвинялся в том, что «является агентом разведывательных органов иностранного государства и проводит шпионскую работу на территории СССР».

Когда, на каком этапе следствия, Бурт объявил героическую смертельную голодовку, мы не знаем. Но акт судебно-медицинского вскрытия от 13 августа 1938 г., составленный профессором В. А. Надеждиным (1888–1955), а также ответы Надеждина на вопросы при переследствии в 1940 г. не вызывают сомнений в том, что истощённого во время длительной голодовки Бурта били и пытались кормить насильно, при этом он умер задохнувшись.

Между тем расстрельный план выполнялся своим чередом. Судили ведь не людей, а поданные по инстанции бумажки. Через 2 месяца после смерти в «Крестах» Бурт был приговорён к высшей мере наказания Особой тройкой УНКВД ЛО по так называемому списку «Поляки № 66» и внесён в предписание на расстрел. При подготовке расстрела оказалось, что его нет в тюрьме. В ноябре 1938 г. отменили «двойки» и «тройки». По их приговорам уже нельзя было расстреливать. Тогда дело Бурта отправили на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР. Однако 31 декабря оно вернулось на доследование и для направления по подсудности. Начальник УНКВД Гоглидзе 14 января 1939 г. утвердил постановление о направлении дела на доследование в тот же отдел и затем предании Бурта суду. Только 2 января 1939 г. при проверке выяснилось, что Бурт давно умер – начальник «Крестов» Курганский предоставил выписку из акта вскрытия заключённого от 10 августа 1938 г.

Вероятное место погребения Бурта – Богословское кладбище. См. комментарий к воспоминаниям о Яне Михайловиче Гриневиче в данном томе.

10 февраля Гоглидзе утвердил постановление о прекращении дела за смертью обвиняемого. В этот день исполнилось ровно полгода со дня убийства заключённого Бурта.

Сыграла ли какую-то роль в аресте Бурта история с Леонидом Николаевым? Эта история разъяснилась и была закрыта в 1936 г. Бурт работал затем на ответственной должности в Музее революции, куда совсем не просто было попасть. Но, конечно, как каждое лыко в строку, арест Бурта в 1935 г. не был забыт в НКВД и по месту его работы.

Кроме официальной версии об убийстве Кирова как верного соратника Сталина «врагами народа» в лице Леонида Николаева и противоположной версии о том, что убийство было инспирировано самим Сталиным, существовала сразу и существует ныне третья, более простая версия, основанная на характеристике личности самого убийцы. История конфликта в Институте истории ВКП(б) в марте 1934 г. очень интересна, выпукла, но не служит сама по себе доказательством той или иной версии. Важно другое: каждая из версий не противоречит тому факту, что Сталин мгновенно использовал убийство Кирова для принятия постановления ЦИК СССР об упрощённом порядке следствия и судопроизводства. Начался «Большой террор», апогей которого пришёлся на карательную кампанию 1937–1938 гг.

Товарищ Бурта Моисей Львович Лурье погиб 30 ноября 1941 г., будучи преподавателем Военной электротехнической академии связи.

Сергей Иосифович Аввакумов, как и Бурт, был членом парткома, исключившего Леонида Николаева из ВКП(б) в марте 1934 г. Впоследствии Аввакумов – автор довоенных и послевоенных книг о Кирове, в 1942–1945 гг. был директором Института истории ВКП(б), с марта 1945 по август 1947 г. – зам. заведующего отделом пропаганды и агитации Ленинградского горкома ВКП(б). Арестован в 1949 г. при новом витке террора и осуждён на 25 лет ИТЛ. Освобождён и реабилитирован после смерти Сталина.

Анатолий Разумов