Медведев Павел Николаевич
Медведев Павел Николаевич, 1891 г. р., уроженец и житель г. Ленинград, русский, беспартийный, литературовед, преподаватель ЛГУ и Пединститута им. Герцена, проживал: наб. кан. Грибоедова, д. 9, кв. 86. Арестован 11 февраля 1938 г. Особой тройкой УНКВД ЛО 8 июня 1938 г. приговорен по ст. ст. 58-10-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 18 июня 1938 г.
ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ МЕДВЕДЕВ
Интеллигенция есть прежде и после всего понятие этическое.
…И орган этой настоящей русской интеллигенции –
свободная русская философская и художественная мысль.
Павел Медведев, 1916 г.
«В начале 1937 года был арестован самый популярный из наших преподавателей, профессор Медведев, известный лектор, которого знал весь Ленинград. Почему? За что? Никто не знает…», – писал в 1977 г. Анатолий Краснов-Левитин, высланный из СССР за правозащитную деятельность. Он писал это далеко от России в своей книге «Лихие годы, 1925–1941» и ошибся годом. Всё произошло позже: арест, конфискация имущества, научного архива, ссылка семьи в г. Киров (Вятку), изъятие книг П. Н. Медведева из библиотек и, как стало известно лишь в годы «перестройки», – расстрел.
58-я статья и 10 лет дальних лагерей без права переписки – вот всё, что было дано знать о нём на протяжении более пятидесяти лет.
В «писательской надстройке» (так называли писательский дом на канале Грибоедова, 9 сами писатели) на двери его квартиры была медная табличка: «Павел Николаевич и Юрий Павлович Медведевы». Когда 12 февраля поздним вечером за ним пришли, то долго и недоверчиво выспрашивали его: кто такой «Юрий Павлович», не значившийся в их документах. А это был я, пишущий эти строки, которому в тот день было 10 месяцев: счастливый отец, страстно желавший сына, встретил меня из родильного дома этой табличкой. Табличка, запомнившаяся очевидцам и сегодня стоящая на книжной полке возле моего письменного стола, даже попала в один из романов, как мне рассказал его автор.
Реабилитация отца в 1956-м, сопровождавшаяся фальшивой справкой: «умер в 1942 году, причина смерти: инфаркт миокарда», – не принесла ни подробностей его гибели, ни места захоронения (неизвестность списывалась на Войну), ни существа его «антисоветской деятельности», приведшей к «высшей мере». Но была создана Комиссия по его литературному наследию при Союзе писателей, стало возможным упоминать его труды да и вообще само имя, которое на протяжении долгих лет исчезло не только из официальной истории литературы, но даже из не чуждой осторожности частной переписки. И хотя в 1960 и 1971 гг. вышли подготовленные Комиссией сборники работ П. Н. Медведева «В лаборатории писателя», и появились отклики на эти книги в прессе – у нас и за рубежом, – главный теоретический труд Медведева «Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику» (Л.: Прибой, 1928), принёсший ему мировую известность, находился в спецхране аж до 1987 года, хотя в виде университетского микрофильма был издан в Ann Arbor в 1964-м, перепечатан в США на русском языке в 1974-м и в 70-е годы переведен в Германии, Югославии, Японии, США.
Об отце я все детские годы знал немного: мать не стремилась погружать меня в его жизнь и судьбу, но по-бытовому он и не уходил из нашей жизни: сохранились фотографии отца, его книги, отдельные личные вещи. Чудом сохранились «остатки» его архива, унесённого в брезентовых мешках на следующий день после ареста: рядовой чекист, пришедший за архивом, польстился на отцовский офицерский ремень, который он заметил среди разбросанных и «обысканных» вещей (одновременно с работой в Университете и Институте им. Герцена отец несколько лет преподавал отечественную и зарубежную литературу в Военно-политической академии им. Толмачева, иногда носил военную форму). За ремень солдат оставил кое-что из бумаг. Не унёс он, по просьбе матери, тетрадь «То, что запомнилось» – воспоминания отца о Блоке, Андрее Белом, Фёдоре Сологубе, Сергее Есенине, Евгении Замятине, Николае Клюеве, Алексее Толстом… В ней сохранились и стихи, написанные Э. Голлербахом в одну из дружеских встреч в Царском Селе; стихам явно было не место в НКВД:
Мельчает человечья раса
И вымирает царскосёл.
Сменил крылатого Пегаса
Коммунистический осёл...
Позднее, в эвакуации (в башкирской деревне, где не было бумаги), я учился писать на оборотных сторонах отцовских тетрадей, а писал я «последней ручкой» автора «Мелкого беса» Фёдора Сологуба, с которым отец был близок в 20-е годы, вплоть до его смерти.
Благодаря матери, сохранявшей верность отцу, я исподволь, ненавязчиво узнавал его, привыкал его любить. Этому способствовала и моя сестра – Наталья Павловна Медведева (1915–2007), дочь отца от первого брака, актриса Московского театра на Малой Бронной, которой Сологуб посвятил стихотворение, прочитанное им на блоковском вечере. В альбоме сестры были стихи многих друзей отца: Николая Клюева, Вячеслава Шишкова, Вс. Рождественского, А. Толстого, автограф Блока. Занятия музыкой (у сестры стоял рояль, знавший волшебные руки М. В. Юдиной) помогли в её будущей яркой театральной и кинематографической жизни. Сейчас её больше помнят и знают по фильму «За витриной универмага», но в 50-е годы она была широко известна по картинам Пудовкина, Герасимова, Птушко, Зархи… В начале 50-х её включили в делегацию на Венецианский кинофестиваль. Перед отъездом всю группу пожелал увидеть и напутствовать сам Молотов. И сестра, надеясь узнать что-либо об отце, прямо спросила его: «А могу ли я ехать за рубеж, если у меня был арестован отец?». На что ей было отвечено: «Вам позвонят». Вскоре позвонили, но ничего, кроме: «Вы можете ехать», услышать не удалось.
Что в действительности означал приговор «десять лет без права переписки», в то время знали далеко не все. И мать моя – Олимпиада Макаровна Медведева (1903–1982), как только вернулась в Ленинград (срок ссылки удалось сократить из-за моей тяжёлой болезни), сразу же помчалась в Институт имени Герцена, где до ареста возглавляла группу «Жён научных работников» (они благоустраивали быт студентов, занимались устройством мостовой на ухабистой территории института… «Жёны ученых», «Жёны командиров тяжёлой промышленности» – это были известные общественные организации того времени). Её сразу же поддержали друзья и коллеги отца. По копиям их ходатайств в НКВД я многое узнал о нём. В юношеские годы это было существенно, ведь это были не просто семейные, домашние рассказы: люди, написавшие письма, были живы, известны и продолжали работать.
Профессор В. А. Десницкий, декан факультета (22.02.40):
«Павла Николаевича Медведева я знаю с 1927–28 академического года, когда он начал свою преподавательскую работу в Педагогическом Институте им. Герцена… К работе он относился весьма добросовестно, отдавался ей с увлечением, вступал в живое общение с аудиторией. П. Н. Медведев, один из основных работников кафедры, как профессор современной литературы, участвовал активно во всех общественных начинаниях кафедры, факультета и Института в целом. Весьма значимо – не только в институтском масштабе – было участие Павла Николаевича в выработке программ новейшей литературы для вузов. …Его наиболее ценная работа («Формальный метод в литературоведении») проведена и выполнена, в значительной мере, с использованием моих указаний и советов. …Знал я Павла Николаевича и в частной жизни, он несколько раз бывал у меня. В частной жизни П. Н. превосходный человек, гуманный, большой доброты, любит детей, весьма склонен к преувеличению добрых качеств людей, с которыми он встречался… Должен признать, что арест и длительное задержание Павла Николаевича вызвали у меня сильное удивление и недоумение. Думаю, что пересмотр его дела был бы весьма целесообразен. Как научный работник он является видным специалистом в той области русской литературы (новейшая литература), в которой у нас очень мало специалистов…».
Член-корр. Академии наук Н. К. Пиксанов (21.02.40):
«С Павлом Николаевичем Медведевым я начал встречаться, примерно, с 1932 года, когда из Москвы переехал в Ленинград… При нашей перегруженности работой мы редко виделись в частной жизни, но бывали иногда и друг у друга. Чаще же всего приходилось встречаться на заседаниях – в Университете, в Институте литературы, в Союзе писателей, на публичных собраниях. Как заведующий кафедрой русской литературы в ЛГУ я многократно беседовал с П. Н. Медведевым о выработке программ по русской литературе… Я следил за его научно-литературными работами в печати, П. Н. Медведев делился своими планами, мыслями, разысканиями по научным и педагогическим вопросам. Нередко такие беседы происходили с глазу на глаз, на условиях большой доверительности. Таким образом, я наблюдал и узнавал П. Н. Медведева постепенно в течение многих лет и в разнообразных условиях. … Он увлекался преподаванием в ВУЗах, он любил советскую литературу (и стремился передать это студентам), он много работал научно, он щедро отдавал свой труд и время делу просвещения…».
Мих. Зощенко (19.03.40):
«Мне не приходилось часто встречаться с П. Н. Медведевым, но всякий раз, встречаясь и разговаривая с ним, я убеждался, что он человек исключительной доброты, человек умный, честный и горячо любящий советскую литературу. О советской литературе П. Н. Медведев говорил всегда с большим энтузиазмом и чувством гордости. Трудно допустить, что при этих особенностях его характера, он мог бы участвовать в антисоветских действиях».
Так передо мною раскрывалась жизнь отца глазами его коллег. Письма послали также Вяч. Шишков и профессор ЛГУ О. В. Цехновицер. Писались эти ходатайства в те времена, когда никто себя не чувствовал застрахованным от клеветы, травли, ареста, по весьма определённому адресу. Отсюда акцент на слове «советский» и прочие «советизмы». Каждый из хлопотавших за «врага народа» совершал акт гражданского мужества. После войны оклеветанному Зощенко самому пришлось полной чашей испить не только травлю, но и одиночество… А на многолюдной панихиде В. А. Десницкого в Пушкинском Доме (хотя это был уже 1958 год) я – студент филфака – оказался единственным, кто решился напомнить, что покойный имел смелость вступаться за оклеветанных товарищей (имея в виду поэта Н. Заболоцкого и моего отца).
Но писавшие письма в защиту Медведева люди не предполагали, что его уже нет в живых…
Современники считали, что невозможно переоценить культурную миссию Медведева, впервые опубликовавшего со своими примечаниями «Дневник» (1928), «Записные книжки» (1930) Александра Блока, монографию «Драмы и поэмы Ал. Блока. Из истории их создания». Своими постоянными публикациями блоковского наследия Медведев словно возвращал, снова вводил в литературный, научный и просто читательский обиход атмосферу и имена Серебряного века, «сброшенного с парохода современности», а с отплытием «философского парохода», казалось бы, уже окончательно вычеркнутого из жизни и литературы. Они снискали ему известность в эмигрантских кругах. На его труды о Блоке ссылался Георгий Флоровский в «Путях русского богословия» (1937).
В 1929 г. Медведев, по совместительству с преподаванием истории и теории литературы в Институте им. Герцена, работал в Ленинградском отделении Госиздата. Пользуясь своим влиянием в издательских кругах, он решил издать несколько выдающихся произведений отечественной литературы: роман в стихах Бориса Пастернака, мемуары Андрея Белого (теперь опубликованы письма Пастернака и Белого к Медведеву) и книгу уже находившегося под следствием Михаила Бахтина «Проблемы творчества Достоевского». Роль этой книги виделась ему не только в новом взгляде на поэтику и литературоведение в целом, но и в том, как сложится дальнейшая жизнь и судьба самого Михаила Михайловича. Выход книги, сопровождавшийся благожелательной рецензией А. В. Луначарского, способствовал замене приговора Бахтину в Соловки на ссылку в Казахстан. Сегодня известен и научный результат этой публикации. Уже второе, если не третье, поколение филологов во всём мире увлекается и занимается изучением диалогизма бахтинской мысли, а группа молодых отечественных исследователей, окружившая Бахтина в 60-е годы и так много сделавшая для популяризации его наследия, узнала о нём и отыскала его в Саранске по этой, тогда единственной его книге, на свой страх и риск изданной его другом. Когда срок ссылки у Бахтина кончился, то – по личному поручительству Медведева – «политический ссыльный» был принят на работу в Саранский пединститут. Потом Бахтин скажет о Медведеве: «Это один из моих ближайших друзей. Он был человеком в достаточной степени смелым и инициативным».
Только в период «перестройки» мне, тогда члену Общественного совета ленинградского «Мемориала», наконец-то удалось прочесть следственное дело отца. Трудно себе представить более убогий и в то же время страшный по предрешённости участи подсудимых документ.
Ему ставилось в вину участие в «антисоветской организации бывших эсеров», якобы активно действовавшей в Ленинграде в 30-е годы. В ней числилось примерно два десятка людей, мало знакомых или совсем незнакомых друг с другом, которых назвал «назначенный» НКВД «глава организации». Медведев, по доносу этого своего давнего знакомого и бывшего коллеги, вероятно, завидовавшего его литературной и научной славе, был назван «активным боевиком». Обвинение было составлено по незамысловатому стандарту тех лет, деятельность же самой мифической организации, как было установлено, с позволения сказать, следствием, была направлена против руководителей Партии и Правительства, что, естественно, не заслуживало ни малейшего к ним снисхождения.
«Партия эсеров» для Медведева был давний, давно пройденный этап: он вступил в неё на фронте, в конце Первой мировой войны, а в 1918 г. вышел из неё «из-за несогласия с тактикой руководства партии», как сообщалось в печати.
Это случилось в Витебский, чрезвычайно плодотворный, период жизни и деятельности Медведева. В 1917 г., после службы в армии, молодой литератор и юрист по образованию, которому была не чужда роль «социального реформатора», обладавший незаурядным общественным темпераментом, был избран в городскую управу и в сложнейший период стал «городским головой» Витебска, последним в истории этого города.
После Октябрьского переворота он продолжал активно участвовать в культурном строительстве: в 1918 г. организовал витебский Народный (Пролетарский) университет, в котором читал курс русской литературы и общества ХIХ века, создал «Записки Пролетарского университета»; организовал при Университете «Общество свободной эстетики» и семинар по социологии; создал городской журнал «Искусство», по его инициативе начали работать «Литературная студия» и собранный им «мыслительный коллектив» – научно-философский круг, который сейчас по праву носит имя М. М. Бахтина.
Упоминаниями Медведева пестрит витебская периодика тех лет. Во главе подотдела внешкольного образования, а затем – подотдела искусств, он действует вместе с Добужинским, Шагалом, Малевичем, Ермолаевой, Малько и другими энтузиастами. Отвечая на упреки в недостаточной революционной активности на «культурном фронте», Медведев с трибуны 4-го губернского съезда работников искусств в мае 1921 года с убеждённостью и не без вызова сказал: «... И нас упрекают в отсутствии физиономии. Она у нас есть. Это преемственность в культуре».
От времени Витебского культурного ренессанса (так теперь называют этот период) сохранились интереснейшие документы: Медведев – Шагалу, Шагал – коллективу Художественных мастерских; приветствие Медведева организатору Витебской консерватории дирижеру Н. Малько; извещение о художественном диспуте 9 февраля 1919 года (участвуют М. Шагал, П. Медведев, Ив. Пуни, К. Богуславская, А. Ромм и другие художники); информация об открытии Витебского народного художественного училища (выступили Шагал, Добужинский, Богуславская, Медведев); о спектакле «Царь Фёдор Иоаннович» А. К. Толстого, поставленном Медведевым и А. А. Сумароковым в городском театре; о проекте культурного строительства в связи с 900-летием Витебска (выступил Медведев); о «закупке картин для Губернского художественного музея местных и столичных художников», в частности, картин Шагала и Малевича (председатель комиссии Медведев). Эти и другие документы хранятся в Государственном архиве Витебской области (ГАВО). Они теперь доступны.
Но жизнь и работа в Витебске для беспартийного деятеля культуры и литератора, да ещё бывшего «городского головы», становилась всё более непредсказуемой и опасной, да и родной Петроград тянул к себе своими научными и литературными возможностями. Приглашение Передвижного театра П. П. Гайдебурова и Н. Ф. Скарской решило вопрос, с осени 1922 года Медведев становится во главе репертуарной группы и редактором литературно-театрального еженедельника «Записки Передвижного театра».
По собранному в журнале авторскому коллективу и по уровню литературной и театральной критики «Записки» были близки другому замечательному изданию тех лет – журналу «Русский современник». В 1924 году «Записки» были закрыты цензурой, на год раньше «Русского современника».
О Передвижном театре, как явлении исключительном, рассказывает в своей книге А. Краснов-Левитин, а современный исследователь пишет о нём так: «Живой, энергичный ключ культурной жизни, который по своим интенциям должен быть причислен не к авангардистам (Мейерхольд) и не к завершителям классической художественной парадигмы (Станиславский), но – вместе с акмеистами, Элиотом, Рильке, Скрябиным, Ван-Гогом и им подобными до Иосифа Бродского включительно – к неотрадиционализму как одному из магистральных путей искусства нашего столетия» (Тюпа В. И. В поисках бахтинского контекста («Записки Передвижного театра») // Дискурс. 1997. № 3–4, с. 189–208).
Эти феномены отечественной культуры («витебский ренессанс», «ансамбль индивидуальностей» Передвижного театра, медведевско-бахтинский «мыслительный коллектив») в советские времена доверием не пользовались и интереса не вызывали. Сейчас они постепенно возвращаются в отечественную культуру, обогащая её интеллектуально и этически.
В 1931 г. Медведев был избран руководителем секции критики Ленинградского отделения Всероссийского Союза писателей. Но секция просуществовала недолго. В известном докладе и статье «За боевую творческую перестройку» тогдашний официозный авторитет Ермилов высказался о секции уничтожающе: «В состав руководства… вошли следующие теоретики: небезызвестный Эйхенбаум, Медведев, Оксман, Полетика, Иванов-Разумник. Мы должны дать совершенно сокрушительный отпор этой активизации. Мы должны товарищам из союза писателей указать, что если вы утверждаете критическую секцию в вашем союзе в таком составе, то этим самым вы санкционируете, несёте ответственность за кантианство, формализм и другие виды самого чёрного мракобесия в области литературы, разводимого этими идеологами…» («На литературном посту», 1932, № 5). А всесильный глава РАППа Фадеев в официальном докладе 29 января 1932 года назвал П. Н. Медведева «ликвидатором пролетарского искусства».
В 30-е годы Медведев целиком переключился на преподавательскую работу, которую любил и сделал главным делом своей жизни. В лекциях Медведева по истории литературы эпоха оживала и представала в своём многообразии, а социологическая поэтика становилась научной дисциплиной.
Рассказы бывших студентов словно воскрешают те дни и часы.
Б. М. Сивоволов, Харьковский университет:
«… Поверьте, что многим из нас было мало лекций Павла Николаевича в Институте, и мы неутомимо ездили на все его выступления в Союз писателей, Дом печати, Комакадемию. Иногда мы провожали Павла Николаевича к трамвайной остановке, желая удлиннить с ним наше общение. … Помню Павла Николаевича в один погожий зимний день. Студенты нашего курса, воспользовавшись «окном», высыпали на Университетскую набережную. В это время, переходя Менделеевскую линию, показался Павел Николаевич. Он был в чёрном драповом пальто (да не изменит мне память, – с шалевым воротником), в котиковой шапке, с тростью в руке. Кто-то из ребят тогда сказал: «Удовольствие смотреть на этого человека». Смотреть! А слушать?! По красноречию, тонкости, изяществу и глубине ума Павла Николаевича можно было сравнивать только с историком Е. В. Тарле. На лекциях одного и другого всегда столпотворение, всегда какая-то необыкновенно торжественная атмосфера… После тяжёлого ранения под Кенигсбергом, когда я стал выздоравливать и думать о жизни, любимом деле, мне вспомнился один человек. Это был Павел Николаевич Медведев».
Преподаватель и литератор А. Я. Лурье-Дерский:
«Он прививал нам навыки творческого анализа произведения. Он и нас учил давать объективные оценки, а не оказываться в плену тех или иных конъюнктурных ситуаций. Профессор Медведев раскрывал нам функциональную роль художественной литературы. Он довёл до нашего сознания истину, что литература (в её лучших проявлениях) – это история народа, выраженная и отражённая в художественных образах и в её жанрах. ... Когда я прочел в КЛЭ (т. 4), что Павел Николаевич был «незаконно репрессирован», «посмертно реабилитирован», я посылал подлым убийцам тысячи проклятий… Вы, убийцы Павла Николаевича Медведева, „не смоете своею чёрной кровью“ его праведную кровь».
О последних днях Медведева сохранилось свидетельство Николая Заболоцкого. Его дополнил в письме ко мне Никита Николаевич, сын поэта: «В „Истории моего заключения“ Н. А. Заболоцкого говорится о встрече его с Павлом Николаевичем… Мой отец рассказывал маме, – и она это хорошо помнит, – как П. Н. Медведев не только сам не поддавался унынию, но и пытался по мере сил подбодрить других заключённых, которыми до отказа была набита камера».
Павел Николаевич оставался самим собой до конца.
Память о нём и его труды надолго пережили своего создателя.
Книги и статьи П. Н Медведева продолжают переиздаваться и привлекать читателей: в 2007-м – в Финляндии, в 2008-м – во Франции, в 2009-м – в Польше…
Юрий Павлович Медведев, С.-Петербург
Павел Николаевич Медведев расстрелян в порядке выполнения планов Партии и Правительства согласно протоколу Особой тройки УНКВД ЛО от 8 июня 1938 г. В предписании на расстрел значится 35-м из 99 приговорённых к высшей мере наказания.
Перед расстрелом они содержались в Отделении ДПЗ (отделение внутренней тюрьмы госбезопасности) на Нижегородской, 39 (до революции военная тюрьма, ныне изолятор на ул. Академика Лебедева).
Все считаются расстрелянными 18 июня 1938 г. Возможное место погребения – Левашовское мемориальное кладбище. Все помянуты в 10-м томе «Ленинградского мартиролога».
Анатолий Разумов
