Далматов Александр Дмитриевич
ДАЛМАТОВЫ,
ЩЕРБОВЫ-НЕФЕДОВИЧИ И РОДСТВЕННЫЕ ИМ СЕМЬИ
Эти заметки посвящены памяти моих погибших родных, поскольку я считаю своим первым и наиважнейшим долгом – вернуть из небытия достойные уважения имена своих предков.
Далматовы – мои предки по материнской линии.
Согласно послужным спискам, мой прадед Дмитрий Яковлевич Далматов (1814–1876) происходил из «обер-офицерских детей». Долгое время я полагала, что отцы «обер-офицерских детей» должны были быть военными. Оказалось, однако, что они могли быть и гражданскими чиновниками соответствующего класса по Табели о рангах. Во всяком случае, первый из известных мне Далматовых, мой прапрадед Яков, был служилым человеком – семья его жила в Саранске, в собственном каменном доме.
Д. Я. Далматов окончил полный курс наук в Петербургском Лесном институте и служил последовательно по лесной части в Пензенской губернии (практикант), Нижегородской губернии (окружной лесничий), Гродненской губернии (исправляющий должность учёного лесничего в Беловежской пуще), Пермской губернии (губернский лесничий). Последние 22 года служил управляющим почтовой конторой (в Уфе, затем в Вятке). Д. Я. Далматов был зачинателем научно-исследовательской работы в Беловежской пуще, занимался приручением зубрят и приобрёл известность как авторитетный исследователь беловежского зубра.
Женат Дмитрий Яковлевич был трижды. Всего у него было двенадцать детей: три сына и девять дочерей (одна из них умерла в детстве).
Его младший сын – Александр Дмитриевич Далматов, родился 19 июня 1873 г. Православного вероисповедания. Получил военное образование. В 1896 г. был корнетом драгунского полка, с 1910 г. – штаб-ротмистром в Офицерской кавалерийской школе, в 1917 г. – гвардии полковником. Кроме того, он был высококвалифицированным фотографом. По просьбе Георгия Карцова принимал участие в иллюстрировании его книги о Беловежской пуще – в ней более двухсот фотографий зубров: «Благодаря А. Д. Далматову фауна Пущи представлена в издании моментальными снимками со зверей, находившихся на свободе, в их повседневной жизни. Снимки эти тем ценные для охотника, что зверь в них уловлен в его реальной неподкрашенной обстановке». В 1914 г. он издавал журнал «Армия и флот», причём сам был и редактором, и издателем, и автором многих статей, и фотокорреспондентом. Снимал не только на земле, но и в воздухе: «„Илья Муромец“ Сикорского над Петербургом», «Вид на СПб с „Ильи Муромца“ и внутренний вид самолёта». Кроме того, также был автором нескольких книг и музыкальных произведений. В одной из газет за февраль 1905 г. было краткое сообщение о вальсе «Тихоокеанские волны» А. Далматова и о том, что «доход от продажи будет направлен на развитие военного флота». Жена А. Далматова – Елизавета Ивановна, дочь Ивана Ивановича Дернова, потомственного почётного гражданина, купца 1-й гильдии. Александр Дмитриевич с семьёй жил на Таврической улице в доме № 35, построенном Дерновым в 1905 г. (известен как «дом с башней», одна из квартир которого вошла в историю «Серебряного века» русской культуры).
С 1918 г. Александр Далматов – один из организаторов «красной» кавалерийской школы, заслужил благодарность от Будённого, но впоследствии, несмотря на заслуги перед Советской властью и Красной армией, был уволен, работал на кинофабрике. Александр Дмитриевич расстрелян в 1938 г. Не спасли даже положительные отзывы о его работе. Реабилитирован посмертно. Его жена умерла в эвакуации в 1941–43 гг. Дочь Далматова, моя тётя Наталия, была красавицей, училась в художественной школе, которая располагалась в доме её деда. Работала в фотоателье. Участник войны «по вольному найму». Была четырежды замужем. Её первый муж – Борис Бобрищев-Пушкин – расстрелян, как и его отец, известный адвокат. Третий муж – итальянский лётчик Луиджи NN – тоже был репрессирован. Её сын от первого брака Владимир Бобрищев-Пушкин (1929–1976), будучи эвакуирован из блокадного Ленинграда с бабушкой, Елизаветой Ивановной Дерновой, тринадцатилетним мальчишкой ушёл на фронт. (Мать считала побег на фронт причиной смерти бабушки, не смогла простить его и отказывалась от встреч с сыном.) Владимир был «сыном полка» в танковой бригаде, юнгой на «морском охотнике», награждён орденами и медалями, в том числе орденом Отечественной войны 2-й степени. О его судьбе Валентин Мультатули написал повесть «Бобрищев-Пушкин. Мальчик из блокадного Ленинграда». После войны Владимир жил в Днепропетровске. Добился реабилитации своего отца и деда.
Одна из сестёр Александра Далматова – Варвара (1858–1892) была замужем за Людвигом Станиславовичем Дравертом, председателем Вятского окружного суда, затем сенатором. Их сын Пётр «ударился» в революционную деятельность – стал «социалистом». Внук, Леонид Петрович Драверт, «пошёл» ещё дальше: стал членом партии левых эсеров. В 1925 г. осуждён на три года заключения в политизолятор, в 1928-м – на три года ссылки в Казахстан, в 1931 г. – на три года ссылки на Урал, затем в Башкирию. В феврале 1937 г. арестован по обвинению в антисоветской террористической деятельности, Военной коллегией Верховного суда 25 апреля 1938 г. приговорён к расстрелу в Москве и расстрелян. Реабилитирован.
Другая сестра – Елизавета, моя бабушка, была женой генерал-майора Ивана Ивановича Реймана. В 1902 г. родилась их дочь Ирина – моя мама.
Щербовы-Нефедовичи – мои предки по отцовской линии.
1918 год... После убийства председателя Петроградской ЧК Урицкого среди пятисот расстрелянных в Питере заложников были мой прадед Павел Осипович Щербов-Нефедович – генерал от инфантерии, заслуженный профессор Николаевской Академии Генерального штаба, военный писатель, кавалер многих орденов, и его его сыновья: Павел (товарищ прокурора Петроградского окружного суда), Георгий и Владимир (офицеры лейб-гвардии). Вдова Павла – Ольга Эрнестовна Щербова-Нефедович, моя бабушка (мама вышла замуж за её сына).
Дмитрию Павловичу Щербову-Нефедовичу как сыну «врага народа» и «чуждому элементу» была закрыта дорога в вуз. Он закончил кинотехникум и работал на Ленфильме. До 1935 года. После убийства Кирова отец был арестован по обвинению в том, что «являлся членом контрреволюционной группировки и систематически вёл контрреволюционные разговоры». Он получил по статье 58-10 пять лет лагерей и был отправлен на лесозаготовки, где стал инвалидом (повредил ногу). В марте 1936 г. был переведён в Медвежьегорск, где «отрабатывал» оставшийся срок. После освобождения там же и работал.
После ареста племянника старший брат бабушки – бывший мировой судья Владимир Эрнестович Бострем – был выслан вместе с матерью, Раисой Афанасьевной, и женой, Зинаидой Гавриловной, в Куйбышев (Самару); умер в ссылке.
В 1935 г. выслана в Саратов, где и умерла, двоюродная сестра моей матери – Мария Аполлоновна Сенявина, хирург-травматолог. Она работала в клинике профессора Вредена.
В том же злосчастном 1935 г. Ольга Эрнестовна Щербова-Нефедович была выслана в Оренбург. Вместе с ней была выслана Ольга Леопольдовна Щербова-Нефедович (её мама, моя прабабушка). Лишившаяся в период «красного террора» мужа и трёх сыновей, Ольга Леопольдовна в 1934 г. получила статус персональной пенсионерки, но и это не спасло её от высылки. Ольга Эрнестовна вернулась из ссылки лишь перед самой войной. Как бывшей ссыльной, к тому же матери «врага народа», ей было отказано в прописке в Ленинграде, не говоря уж о возвращении квартиры. К тому времени наша семья (а точнее, ее «остатки» – моя мама, бабушка Елизавета Дмитриевна и я) переехала в г. Пушкин (бывшее Царское Село). Почему-то считалось, что жизнь в пригороде безопаснее с точки зрения репрессий. Маму ещё в 1937 г. уволили с работы – она работала референтом-переводчиком в Институте вакцин и сывороток; уволили «по сокращению штатов», но, более вероятно, как жену «врага народа»; следующим этапом её жизни, скорее всего, была бы ссылка или даже арест. «Баба Оля» поселилась у нас. Незадолго до того, как немцы оккупировали Пушкин, мы были «эвакуированы» в Ленинград. Вообще-то мы, две старые растерянные женщины и их шестилетняя внучка, более походили на беженцев, так как уехали без вещей, почти в чём были, но зато – попали на один из последних поездов. Мамы в то время с нами уже не было – однажды она не вернулась из Ленинграда, с работы. «Баба Оля», получив вторичный отказ в прописке, вынуждена была возвратиться в оккупированный Пушкин, где и погибла. Бабушка Елизавета Дмитриевна умерла от голода в блокадном Ленинграде в июле 1942 г.
Мой отец – Дмитрий Павлович Щербов-Нефедович – прошёл все круги ада, но выжил и сохранил бодрость духа. Судьба уберегла его от трагического конца многих его «коллег» по лагерю – от расстрелов в Сандармохе. Он вернулся и даже смог найти дочь в одном из детдомов послеблокадного Ленинграда. Отец до последнего своего дня работал так, как будто старался наверстать украденные у него двадцать с лишним лет (от ареста в 1935-м до реабилитации в 1957-м). Не закончив из-за ареста заочный факультет «техноложки», он и не помышлял о возможности защиты диссертации, да ему и некогда было бы её писать. Коллеги по работе добились для него разрешения сделать доклад на соискание кандидатской степени по совокупности работ (а их было множество). После доклада Учёный совет постановил присвоить ему степень доктора наук (ВАК решение поддержал). Это было в 1961 г., а потом было ещё двадцать лет творческого труда. Своими работами в области аналитической химии отец был известен не только в нашей стране, но и за рубежом.
К сожалению, отец до конца своей жизни так ничего и не узнал о судьбе своей пропавшей жены (моей матери) Ирины Ивановны. Мы считали, что она погибла в блокадном Ленинграде, возможно, при артобстреле, поскольку никаких следов её и никаких сведений о ней (ни о живой, ни о мёртвой) так и не удалось найти. Поэтому, когда в 1956 г. отец решил жениться вторично, решением суда Ирина Ивановна была признана умершей. И только в конце 1993 г. совершенно случайно я узнала, что по доносу сотрудницы ИВС (маму вновь взяли туда на работу – библиотекарем) мама была арестована прямо на работе 30 июля 1941 г. После недельного следствия мама была осуждена по ст. 58-10 УК РСФСР «за антисоветскую агитацию» – признана «виновной в распространении панических слухов» (о том, что взят немцами Минск и бомбили Смоленск). Семь лет за слова о бомбёжке! После ещё двух лет поисков я узнала, что мама погибла в «местах лишения свободы» 25 июля 1946 г. Похоронена в посёлке Ягдынья Верхнебуреинского района Хабаровского края. Нет слов... Как нет слов, чтобы описать чувства, возникающие при ознакомлении с «Делом» мамы. Август 1941 г. Немцы у стен Ленинграда (в эти дни уже строили баррикады на улицах), а «органы» создают видимость деятельности и «Дела» (безграмотный донос, такие же протоколы допросов, каждый в трёх экземплярах, чтобы «Дело» выглядело посолиднее). Полное впечатление, что эти «деятели» делали всё от них зависящее, чтобы избежать отправки на фронт. Верю, что кто-то из них ловил и настоящих шпионов, но невиновных «врагов народа» было несоизмеримо больше.
За «происхождение» и «отца-эмигранта» был расстрелян ещё один родственник бабушки Ольги Эрнестовны – выпускник Морского корпуса, гидрограф Глеб Иванович Бострем. Его отец, участник кругосветной экспедиции, любимый флотом вице-адмирал Иван Фёдорович Бострем, умер в эмиграции.
Вторая жена моего отца, Анна Дмитриевна Ганина, тоже пострадала – в 30-е годы их семья с шестью детьми, в возрасте от двенадцати до трёх лет, была «раскулачена» и выслана в Казахстан, где Анна Дмитриевна и живёт до сих пор. Были также репрессированы троюродный брат моего отца Михаил Леонидович Шиллинг и его жена. Николай Николаевич Шиллинг был арестован в 1945 г. в Праге.
Думаю, что среди моих родственников жертв репрессий было ещё больше, но о других я просто не имею сведений. А по всей стране... Миллионы моих товарищей по несчастью, у каждого свой траурный список, свои могилы – найденные и неизвестные… «Жертвы» реабилитированы... Не все, разумеется, поскольку у одних не достало душевных, да и физических сил, чтобы хлопотать об этом, а о добром имени многих, погибших целыми семьями, и вообще уже совершенно некому было позаботиться.
Не дай Бог, чтобы это повторилось! Не дай Бог России забыть это!
Елизавета Дмитриевна Перепеченко,
г. Дзержинский Московской обл.
Александр Дмитриевич Далматов расстрелян по так называемому Списку № 7 шпионов – членов Русской фашистской партии (Российского общевоинского союза). В предписании на расстрел значится 16-м из 73 приговорённых к высшей мере наказания. 71 из них считается расстрелянным 6 сентября 1938 г. Помянуты в данном томе. Возможное место погребения – Левашовское мемориальное кладбище. Двое не были расстреляны. Будут помянуты в 12-м томе «Ленинградского мартиролога».
О судьбе Бобрищевых-Пушкиных см. материал «Дела Бобрищевых-Пушкиных» в 7-м томе «Ленинградского мартиролога».
Леонид Петрович Драверт расстрелян в Москве. Помянут в Книге памяти «Расстрельные списки: Москва, 1937–1941: „Коммунарка“, Бутово» (М., 2000), в Книгах памяти республик Башкортостан, Татарстан, а также Нижегородской обл.
Павел Осипович Щербов-Нефедович и его сыновья Павел, Георгий и Владимир будут помянуты в 15-м томе нашего мартиролога – в «Петроградском мартирологе».
Высланные в Куйбышев Владимир Эрнестович, Зинаида Гавриловна и Раиса Афанасьевна Бострем помянуты на CD «Жертвы политического террора в СССР» (4-е изд. М., 2007).
Глеб Иванович Бострем расстрелян в Кустанае. Помянут в Архангельской Книге памяти «Поморский мемориал» и в Книге скорби Костанайской обл. (Алматы, 2001). Будет помянут в 12-м томе «Ленинградского мартиролога».
Ирина Ивановна и Дмитрий Павлович Щербовы-Нефедовичи помянуты на CD «Жертвы политического террора в СССР» (4-е изд. М., 2007).
Однодельцы Дмитрия Павловича, а также высланные в Оренбург Ольга Леопольдовна и Ольга Эрнестовна Щербовы-Нефедович и высланные в Саратов Александра Михайловна и Александр Фёдорович Сенявины помянуты на сайте Центра «Возвращённые имена» при РНБ.
Михаил Леонидович Шиллинг и его однодельцы помянуты в книге Ф. Д. Ашнина и В. М. Алпатова «Дело славистов» (М., 1994), а также на сайте Центра «Возвращённые имена» при РНБ. – Ред.