Статистика сайта и блокадные истории
2020-06-03
Показатели активности пользователей сайта «Возвращённые имена»
с 1 марта по 24 мая 2019 г. и в тот же период 2020 г.
Число визитов
2019 г. 108 481
2020 г. 186 041
Рост в 2020 г.: в 1,7 раза
Число уникальных пользователей
2019 г. 86 711
2020 г. 147 614
Рост в 2020 г. в 1,7 раза
Число просмотренных страниц
2019 г. 941 843
2020 г. 1,79 млн
Рост в 2020 г. в 1,9 раза
Показатели сайта «Возвращённые имена» составляют 21,4% визитов, 28,8% уникальных посетителей и 33,7% просмотров страниц от аналогичных показателей всего сайта Российской национальной библиотеки (за исключением электронной библиотеки).
Это много. Так происходит благодаря поиску имён на сайте, письмам посетителей, присланным новым именам, уточнениям и историям. Всем светлых дней. Живём и работаем.
Анатолий Разумов
Вот история, которую передал для сайта питерский общественный деятель Леонид Петрович Романков:
В ДОМЕ НА ЧАЙКОВСКОЙ. БЛОКАДНАЯ СТРАНИЧКА
Мне было 4 года, когда началась война, столько же – моей сестре-близнецу Любе. Ещё одна сестра, Марина, была на 6 лет старше. Мы жили на улице Чайковского, в доме 63, на втором этаже.
Конечно, у меня нет связного воспоминания о блокаде, день за днём. А вот так, отдельные картинки…
Сначала мама водила нас по тревоге в бомбоубежище. Там горела синяя лампа, и там нас с сестрой научили играть в карты в дурака, чтобы время шло быстрее.
А потом сирена выла так часто, что уже не было сил спускаться то и дело в убежище. И мама размещала нас на полках стенного шкафа. Он был встроен в капитальную стену, обширный, вместительный, с широкими полками. И мы лежали в темноте с Любой, и обсуждали любимую книгу, по которой научились читать в наши 4 года – «Мифы древней Греции», приключения Язона и Геракла.
Кстати, одна из причин, почему мы выжили – бабушка всегда к зиме, по старой дореволюционной привычке, делала запасы на зиму дров и продуктов – и весь стенной шкаф был забит крупами, макаронами, сахаром и т.п.
Но скоро всё это было съедено – всё-таки нас было много – прадедушка Николай Иванович (он скоро умер), бабушка с дедушкой (дедушка Николай Николаевич был академик, и получал некоторую подкормку), мама, работавшая в биохимической лаборатории детской больницы, и папа, учёный-химик, придумавший способ сделать техническую сою пригодной для употребления в пищу, и спасший тем самым много жизней. Он приносил иногда комки этой сои прямо в карманах рабочего халата.
Но время шло, еда кончалась. Мы ходили со старшей сестрой в Таврический сад собирать крапиву для супа, лебеду.
В качестве антицинготного средства мы пили воду, настоянную на сосновых иголках.
Мама нашила нам на ватники с внутренней стороны белые тряпочки с указанием имени и фамилии и адреса, чтобы если мы попадём под бомбёжку, можно было опознать.
У дедушки был день рождения, и бабушка сделала торт из столярного клея. Хорошо помню свет плошки, (фитиля, плававшего в керосиновой баночке), таинственные тени от него, пляшущие по стенам, и подобный желе круглый торт, разрезанный на дольки.
Днём мы бегали по двору, играя в войну. Витя, мальчик лет на 10 старше нас, заводил нас на крышу дровяного сарая, выстраивал гуськом. По команде мы должны были бежать друг за другом к краю крыши и прыгать вниз в сугроб. Для нас, 5–6 летних, высота была довольно большой, но важно было прыгать не раздумывая. Иначе становилось страшно (этот навык мне потом пригодился).
Нашего ангорского кота мы выменяли в булочной на батон белого хлеба. Тогда уже многие съели своих котов, но мы не могли этого сделать. Он должен был уничтожать крыс в булочной. Может быть, его там всё-таки съели, но это уже мне неизвестно.
Кстати, крыс мы тоже убивали во дворе. За них, если мне не изменяет память, платили по 15 копеек.
Взрослые наши дежурили по очереди на крышах, охраняя дом от зажигательных бомб («зажигалок»). Там стояли ящики с песком, куда надо было бросать осколки. Этих осколков у нас дома была целая коллекция – так сказать, семейные трофеи.
Было холодно, окна забиты фанерой, мы все сгрудились в дальней от улицы комнате. Мама иногда читала нам вслух французские книги, переводя их с листа. Отец заболел двусторонним воспалением лёгких, лежал в углу комнаты, лицо было почерневшим и исхудалым…
Его сослуживец, по фамилии Григор, принёс пузырёк рыбьего жира. Мама потом говорила, что он спас этим нас, детей. Мы уже доходили. Я попал в больницу, кожа сходила с коленей. На Марсовом поле у нас была своя грядка, и вот мама принесла мне завернутую в комок бумаги и целлофана целую морковку!
А ещё в больнице давали такие конусообразные булочки из казеинового клея, румяные, чуть пригорелые. Вкусные они были – до безумия!
Если сказать откровенно, то я не вспоминаю блокаду как какое-то ужасное время. Мы были слишком малы, и слишком долго шла война, слишком долго длилась блокада. Почти ТРИ года! Мы не знали другой жизни, не помнили её. Казалось, что это и есть нормальная жизнь – сирена, холод, бомбёжки, крысы, темнота по вечерам…
Но я с ужасом думаю, что должны были чувствовать мама и папа, видя, как их дети медленно движутся к голодной смерти (если повезёт не попасть под бомбу). Их мужеству, их силе духа, я могу только позавидовать.
Леонид Романков
Санкт-Петербург, 28 мая 2020
См. также:
Давиденков Николай Николаевич (1879–1962) – из Википедии.
Романков Пётр Григорьевич (1904–1990) – из Википедии.
Романкова М. П., Романков Л. П., Мясникова Л. П. Прямая речь. Письма блокадного времени : [воспоминания]. — СПб. : Геликон Плюс, 2019. — 146, [1] с. : ил., портр., факс.
