2021-05-21
Утром прикатил на простом самокате к памятнику, затем на работу.
Порадовался. На этой площади в 1972 году нас посвящали в студенты Университета. Три флагштока стоят с тех времён.
В 1996 году площадь получила имя Академика Сахарова. В 2003 году установили памятник А. Д. Сахарову. На фоне обычно голых флагштоков стоять ему было неловко. Вообще по мне бы лучше поставить фигуру Сахарова – как «Граждан Кале». А камень пусть бы рядом.
Много лет говорил друзьям универсантам и друзьям художникам, что надо посадить у флагштоков три деревца: три плакучих ивы, три рябины...
Невероятно. За памятником стоят сегодня три молодые рябинки. Может, и моё слово отозвалось. А скорее, место подсказало.
Не раз спрашивали, особенно те, кто много моложе, был ли знаком с А. Д.
Нет, для меня это было очень высокое имя при его жизни. Шёл в поминальной процессии по Питеру, когда А. Д. умер.
В 1974 году, вслед шукшинской «Калине красной», меня задержали без паспорта в чужом городе и продержали для проверки 24 дня и ночи. В камере с двухъярусными голыми деревянными нарами нас было больше 20 человек. Кто приходил, кто выходил. Бывший стрелок Ил-2 во время войны, тромбонист ресторана, действующий военный, тракторист, заехавший в город и запивший... Четверть народа сидели не раз.
«Калину красную», кто видел, они приняли. (Мне важно было спросить.) Ну, говорили, форму, конечно, зэкам подобрали новую и выглаженную. А по сути верно. Попадаешь раз, и система тебя перемалывает до конца, в труху стирает. Как мельничное колесо. Никто не заинтересован в твоей нормальной жизни.
Меня слушали и слышали. Студент, вроде и правда студент. Говорит занятно. Не жмётся, куревом и хлебом делится.
И спросили двое (или это был только Василий): «Да где ж правды найти на это всё?».
Господи, август 1974-го. А я: «Не знаю, но есть Комитет прав человека. Андрей Сахаров, Москва».
Меня проверили и выпустили. Через четверть века рассказал об этом Елене Цезаревне Чуковской. Она умела улыбаться не улыбаясь: «Теперь понимаю, кто приходил к Андрею Дмитриевичу».
Да, мне посчастливилось с большими именами благодаря Чуковским.
С Еленой Георгиевной оказались рядом и обмолвились словами при прощании с Лидией Корнеевной. Потом беседовали на Миланском форуме правозащитников. Е. Г. посадила дерево в одном из парков Милана, парк потом назвали в память жертв ГУЛАГа.
Как член жюри общероссийского памятника жертвам репрессий предлагал воспроизвести при памятнике строки Ивана Бунина, митрополита Вениамина, Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Александра Солженицына, Андрея Сахарова, Дмитрия Лихачёва.
Ей-Богу, лучше бы слов не вспомнил:
Иван Бунин
Кончился этот проклятый год. Но что дальше? Может, нечто ещё более ужасное. Даже наверное так.
«Окаянные дни», 1 января 1918
Митрополит Вениамин
Теперь, кажется, пришлось пережить почти всё: тюрьму, суд, общественное заплевание; обречение и требование этой смерти; якобы народные аплодисменты; людскую неблагодарность, продажность; непостоянство и тому подобное; беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за саму Церковь.
Из письма перед расстрелом, 1922
Осип Мандельштам
Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
ноябрь 1933
Анна Ахматова
Это было, когда улыбался
Только мёртвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
«Реквием»
– Того, что пережили мы, – да, да, мы все, потому что застенок грозил каждому! – не запечатлела ни одна литература…
Теперь арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили.
Лидия Чуковская. «Записки об Анне Ахматовой», 4 марта 1956
Александр Солженицын
А полный список всех островков Архипелага, когда-либо бывших над поверхностью, – знаменитых устойчивых по десяткам лет лагерей и кочующих точек вдоль строительства трасс, и могучих отсидочных централов и лагерных палаточно-жердевых пересылок? И разве взялся бы кто-нибудь нанести на такую карту ещё и КПЗ? ещё и тюрьмы каждого города (а их там по несколько)? Ещё и сельхозколонии с их покосными и животноводческими подкомандировками? Ещё и мелкие промколонии, как семячки засыпавшие города? А Москву да Ленинград пришлось бы отдельно крупно вычерчивать. (Не забыть лагучасток в полукилометре от Кремля – начало строительства Дворца Советов.) Да в 20-е годы Архипелаг был один, а в 50-е – совсем другой, совсем на других местах.
Как представить движение во времени? Сколько надо карт?
«Архипелаг ГУЛАГ»
Андрей Сахаров
Наша страна за 56 лет прошла путь тяжёлых потрясений, страданий и унижений, физического уничтожения миллионов лучших в нравственном и интеллектуальном отношении людей, – десятилетия казённого лицемерия и демагогии, внутреннего и внешнего приспособленчества… Но мы всё ещё живём в созданной этой эпохой духовной атмосфере. К тем немногим, кто не подчиняется господствующему соглашательству, государство по-прежнему применяет репрессии.
«Мир, прогресс, права человека», 1 декабря 1975
Дмитрий Лихачёв
Массовые аресты начались с объявлением в 1918 г. «красного террора», а потом, как бы пульсируя, усиливались, – усиливались в 1928-м, 1930-м, 1934-м и т. д., захватывая не отдельных людей, а целые слои населения, а иногда и районы города, в которых надо было дать квартиры своим «работникам» (например, около «Большого дома» в Ленинграде).
Как же можно было не знать о терроре? «Незнанием» старались – и стараются – заглушить в себе совесть.
Помню, какое мрачное впечатление на всех произвёл приказ снять в подворотнях списки жильцов (раньше в каждом доме были списки с указанием, кто в какой квартире живёт). Было столько арестов, что приходилось эти списки менять чуть ли не ежедневно: по ним легко узнавали, кого «взяли» за ночь.
«Воспоминания», 1995
Меня поняли только трое членов жюри.
В Центре «Возвращённые имена» при РНБ посетителей встречает фото А. Д. Сахарова. Мне подарил его в декабре 1989 года друг семьи фотографа Лагранжа.
Анатолий Разумов